Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

«Тех же щей, но погуще влей». Полным черпаком предлагают лить. Хоть через край — лишь бы побольше! Больше перца! Больше соли! Съедят! Один за другим к микрофону выходят: …самые смелые!..самые честные!!..самые демократичные!!!..самые умные!!!! самые-самые-самые!!!!! И — такие интеллигентные, такие раскованные, такие эмоциональные, такие открытые, такие… неконсервативные! Так выгодно отличающиеся от косных, пошлых и тупых консерваторов-аппаратчиков. Ура!

Бабуся из притчи Анатоля Франса, молившаяся за тирана сиракузского, где ты, милая? В общественное сознание каленым железом вжигают миф о НЭПе. Даровали-де, мол, народу НЭП в 1922 году — и через пару лет все вздохнули свободно. И мы, мол, тоже, как введем, сразу заживем по-людски… Ну, не сразу, так через пару лет (а то и раньше!). Жилье, шмотки и главное — кол-ба-са! — все вам будет. Опять-таки, разумеется, всем! Прежде всего вам! Мы потерпим… У них же «там» («там» — все всегда идеально, это сегодня «всем» известно) рабочие больше капиталистов зарабатывают, вы же сами в газетах читали! (А мы писали!)

Впрочем, позволю себе одну развернутую цитату, живое свидетельство блаженной нэповской поры, самого, можно сказать, ее расцвета!

Передо мной еще недавно хранившаяся в спецхране меньшевистская газета «Социалистический вестник». По нынешним временам — нечто среднее между «Родником» и листовкой «Демократического союза». Датировано 26 июня 1926 года. Цитирую:

«Так как реальные заработки за последнее полугодие уже понизились благодаря дороговизне, то объективный смысл всей политики последнего времени состоит в следующем: вынужденные обстоятельствами уступки буржуазии, крохи политических прав, брошенные деревне, чтобы усмирить растущее недовольство, и понижение уровня жизни наемного труда всех видов и родов и в деревне, и в городе. Но злая шутка истории состоит в том, что коммунистическое правительство, вызывая своей „рабочей политикой“ естественное недовольство пролетариата, в то же время не сможет своими уступками буржуазии и крестьянству купить их подлинные симпатии, сочувствие и поддержку. Ибо то, что оно дает одной рукой, оно другой отнимает!»

Начинаю подсчитывать. В 1922 году ввели НЭП. В 1926-м — такая вот констатация (вражьим голосом, «из-за бугра») — Дан пишет, подчеркиваю, а не какой-нибудь там Дзержинский или Кржижановский! По нынешним временам — все равно как Леонтьев. Итак, 22+4=26. 86+4 — сколько будет?

Насчет все более крутых и густых реформ, а также «перца» и «соли» — тоже пробовали. Тот же «Социалистический вестник», за тот же 1926 год. Всего лишь четырьмя днями позже. О чем пишут? О соскальзывании (!) большевистской диктатуры в сторону заурядного бонапартизма как естественном следствии НЭПа. Об оппозициях, левой и правой, о стачках… И вот, пожалуй, самое примечательное: «Каждый хозяйственный кризис», ставящий… внимание! — «ставящий на повестку дня расширение НЭПа…» Через три года дорасширялись до коллективизации…

Семилетие НЭПа — практически белая еще страница нашей истории… «Народ, забывший свою историю, обречен на то, чтобы пережить ее вновь…» А на что, интересно, обречен народ, истории не имеющий? Сегодня понятно всем, что «Краткий курс истории ВКП (б)» — это не история, а чистейшей воды мифология. Согласен. Но, разбивая мифы, создаем ли мы этим историю? Очевидно, нет. Только меняем миф. Иногда не самым удачным образом. Не успели Тухачевского внести в пантеон как жертву сталинизма, как, глядишь, придется и выносить! Не говоря уж о Фрунзе или Якире! Свердлов на очереди, за ним — понятно, кто? Братцы, да ведь, только чтобы таблички сменить, придется всесоюзные субботники объявлять! Может, не будем суетиться, собирая «компромат» в старом энкавэдэшном духе, а займемся историей? Хотя бы как ею занимались французы после конвульсий всех своих революций… А мертвые — что ж, может быть, им-то лучшим памятником будет… ну, если не «построенный в боях социализм», то хотя бы спасенный гражданский мир на нашей взмокшей от крови земле. Чуть-чуть ведь только стало подсыхать — и снова?

«Мы знаем, что ныне лежит на весах и что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет».

Когда Ахматова писала эти слова, существовали «мы», и эти «мы» действительно «знали».

Сейчас же опасность не меньше, а «знания», увы, нет… Да и необходимое мужество, час для которого действительно пробил, тоже, увы, отсутствует. Я не о смелости говорю, о мужестве додумывать до конца. Говоря о деформациях социализма — экономических, политических, правовых, — хватит ли мужества поставить вопрос о деформированности социопсихической? Предъявляя иск государству, осмелимся ли на такой непопулярный акт, как иск к отдельному индивиду и к обществу? А додумывая до конца, что скажем о демократии, кроме общих хвалебных слов?