Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

Разумеется, российский лидер, постоянно разрабатывающий в своей деятельности фольклорные мотивы, хотел бы предстать героем, способным на подвиг, который не по плечу никому другому. Но в политике решают сегодня не герои, а эксперты, конструирующие все: и концепцию действий, и концепцию образа политического лидера. И, сконструировав сказочную фигуру народного героя Ельцина, они должны понимать, что такое в пределах этой концепции его поражение в данном «подвиге». Это начало конца. Вот почему в любом случае, если они хотели сохранить Ельцина, они должны были иначе отнестись к его поездке в Нагорный Карабах.

Можем ли мы на этом основании утверждать, что уже решено: «мавр» сделал свое дело и должен уйти? Конечно, одного факта недостаточно. Но добавим к этому выступление Ельцина на съезде народных депутатов РСФСР. Безусловно, сильное, вселившее надежды во многих наивных людей, но внутренне настолько противоречивое, что для квалифицированного эксперта очевидна двойная игра готовивших его аппаратчиков, направленная на подрыв позиций российского лидера. В самом деле, ничего обещанного он не сделал, и сделать не мог. Шаг с назначением самого себя на пост главы правительства красив, романтичен и абсолютно губителен для того, кто на него зачем-то решился. Программа борьбы с коррупцией ничем не подкреплена, никакими реальными механизмами. А в сочетании с шокотерапией представляет собой весьма взрывоопасную смесь, поскольку лишает социальной базы и в «третьем сословии» (очевидно, криминальном по преимуществу), и в народе одновременно. Отсутствие новой идеологии при заявке на новый курс — это губительный симптом. Его губительность уже продемонстрировал М.С. Горбачев весной 1991 года. И непонятно, зачем повторять роковой эксперимент и кто, в конце концов, этот странный (по меньшей мере!) экспериментатор.

И все же могли еще оставаться сомнения в том, каково объективное содержание политического процесса, идущего в России после августа 1991 года. Можно было рассчитывать на русское «авось» и на то, что народы России скреплены связями, намного более прочными, чем народы СССР. Можно было рассчитывать, наконец, и на ту политическую фору, которую дали российским демократам и Ельцину пресловутые гэкачеписты, сорвав ново-огаревский процесс и выдвинув Россию на роль лидера.

Теперь же все очевидно. Точки над «i» расставили события в Чечне.

Сразу оговорюсь: я не был сторонником силового решения проблем, особенно в этом регионе. Вне новых идеологем, вне концепции Российского государства ставка на силу, как я уже писал, — это сильный жест слабого человека, т. е. худшее, что только может быть в политике.

Но оставим в стороне нравственную оценку происшедшего. По крайней мере, до того, как осуществим анализ проведенной акции в полном масштабе. Поставив ее при этом в один ряд со всеми остальными попытками ввести чрезвычайное положение, начиная с Тбилиси, затем в Вильнюсе, затем в Москве и теперь — в Чечне. Налицо — в очередной раз — странная противоречивость предпринимаемых мер. И данную противоречивость следует вскрыть. Ибо мы уже понимаем, что без этого можно оказаться в плену весьма элементарных и крайне далеких от сути дела иллюзий. Чего прежде всего хотелось бы избежать — «Не ради князя Владимира, не ради княгини Прасковьи, но заради земли святорусской, заради жен, сирот, детей малых». По крайней мере, свою задачу продолжаю видеть в этом и только в этом.

Итак, что же произошло в Чечне? Дадим системный анализ, выделив основные факторы.

Первое. Акция осуществлена в условиях обнищания армии, на фоне экономических реформ, противоречащих материальным интересам тех, кто будет эту акцию проводить (между прочим, с риском для жизни). Любой князь знал, что, решившись опереться на войско, он должен дать ему высокий социальный приоритет, не только покупая тем самым его преданность, но и в неизмеримо большей степени подтверждая свою готовность на него опереться посредством реального действия. Это особенно важно в условиях, когда все бесконечно устали от обещаний, заверений, призывов и деклараций.

Предположим, что осуществляющий подобную акцию воин будет покалечен. Его семья в преддверии рыночной шокотерапии лишится кормильца. И что он получит? Гарантии семье? Но какие и от кого? Поддержку ему, увечному, со стороны государства? Какого? Того, которое напрямую говорит всем своим гражданам: «Сами защищайтесь, кто как может, и горе слабому»? Моральное вознаграждение? Славу? Почет? Но и это ему никто не гарантирует, ибо общество осуждает насилие (пример — ГКЧП), армия в очередной раз поняла, что доблесть — это невыполнение приказа, и раз так, то, по сути, уже армией не является. Предприняты какие-либо действия, чтобы этот тбилисско-вильнюсско-московский синдром хоть как-то преодолеть? Ничуть не бывало!