Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

В крайне закрытой форме этот вопрос тем не менее обсуждался в высших кругах партийно-государственного руководства. Был построен, по-видимому, ряд моделей реорганизации системы власти в стране, реорганизации всего общественно-политического устройства.

Смена фигур в период после Сталина и вплоть до победы Хрущева означала, судя по всему, не только «драку под ковром за власть», как любил говаривать Уинстон Черчилль, но и борьбу концепций власти и управления. С победой Хрущева стало ясно, что победил (под лозунгом либерализации и преодоления культа личности) именно партийный клан, клан интеллектуально кастрированного и духовно нищего псевдожречества.

Ситуация резко осложнялась тем, что сам партийно-жреческий клан был резко ослаблен в результате чисток постсталинского периода. И состоял в большинстве своем из людей, еще меньше, чем при Сталине, осознававших, что есть партия в той реальной (а не номинальной!) структуре власти, которая была построена к тому времени в СССР.

Этот клан был склонен (в отличие от тяготения предшественника к политике «железного занавеса») поиграть в западничество, притянуть к себе объективистскую науку, находившуюся перед тем у него «на задворках» и ненавидевшую его лютой ненавистью челяди… В общем, он созрел для того, чтобы быть разрушенным. Однако не сам по себе, а именно как некий стержень, на котором было смонтировано все устройство государства и общества.

Процесс подобной гибели не мог быть одномоментным: КПСС, укрепляемой в качестве организационного центра, но ослабляемой идеологически, интеллектуально и духовно, еще следовало пройти через целый ряд этапов, на каждом из которых заложенный в ее псевдоорденскую структуру дефект должен был сработать с нарастающей мощностью.

Утверждение седьмое. Ключевым моментом, безусловно, следует считать программу построения коммунизма в СССР, принятую на XXII съезде. С этого момента стало ясно, что власть в стране перешла не к красному «ордену меченосцев» и не к красному «францисканству», а к ордену «колбасистов» (от слова «колбаса»), ордену НЯМ-НЯМ, намеренному строить далее общество по своему образу и подобию. Поставив целью потребление, XXII съезд подписал КПСС смертный приговор. Изумлению Запада не было предела, и далекий от коммунизма патриарх психоанализа Эрих Фромм с изумлением констатировал «фанатичность советской коммунистической элиты», ее одержимость «волей к самоуничтожению», неизбежность того, что так называемый «гуляш-коммунизм» приведет к полной капитуляции коммунистического общества перед западным.

Это изумление Фромма было заглушено криками об опасности ревизионизма и догматизма, о борьбе со сталинизмом и еврокоммунизмом, что для мыслящего меньшинства советского общества уже в ту пору было не более чем дымовой завесой, позволяющей отсечь все жизнеспособные варианты идеологии.

Сам же творец преступного замысла, видимо, сознавая, что у него отчасти «рыльце в пушку», заглушая сомнения, истерически вещал о пришествии «кузькиной матери» и громил авангардистские выставки на потеху мировой общественности.

Разрыв между еще более ослабленной (при Хрущеве) идеей и резко усиленной (при нем же!) политической ролью КПСС был настолько силен, что острый политический кризис казался неминуемым уже тогда, в 60-х годах. Что, возможно, было бы не худшим выходом из ситуации, поскольку общество все еще сохраняло нравственный потенциал, а элита еще в какой-то мере вращалась в поле каких-то государственных интересов.