Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

Конфликт приобрел новые очертания: не ленинабадская номенклатура выступала против гармской торговли, а народный ислам — против насильственно внедряемой антинародной саудитской версии ваххабизма. Достаточно было донести это новое измерение конфликта до исламских народов, и их симпатии уже не были бы столь отчетливо закреплены за «правоверными ваххабистами», якобы борющимися с нечестивцами. Однако эта задача не была решена. Народный мулла Хайдар собрал народ, проклял Кази и передал политическую власть народным политикам, как это и полагается делать настоящему священнослужителю. Народным лидером стал Сангак Сафаров.

Эта фигура обсуждалась и обсуждается. Обычно делается упор на уголовном прошлом. При этом не оговаривается, что все это прошлое состояло из юношеской драки (разумеется, с применением холодного оружия с обеих сторон), после которой удачливый Сангак отправился за решетку. Там он несколько раз вел себя непримиримо по отношению к тюремному начальству, за что и заработал продление срока. Вернувшись уже в годах к себе на родину, Сангак женился, родил детей, работал буфетчиком. Никакого отношения к компартии он никогда не имел. Напротив, по всей логике он должен был ненавидеть ее и присоединиться к ее противникам. Но произошло обратное.

Повторяем, именно в тот момент, когда начались бегства даже из Ленинабада и когда большая часть душанбинской партийной элиты ползала на коленях перед наглеющей с каждым днем оппозицией, Сангак Сафаров начал яростно обличать сторонников ИПВТ, защищать русских и коммунистов, призывал дать отпор силам политического террора в республике.

Слушали Сангака и муллу Хайдара, а не партийных бонз. Им поверили и за ними пошли. На площади Озоди никто не поддержал Набиева с его двурушничеством, но все поддержали Кенджаева, столь же чужого в клановом смысле, как и Набиев. Поддержали, потому что верили в его честность и прямоту. Потому что он не двурушничал, не вилял, как подобает партийному аппаратчику.

Повторяем, настало время других людей, время народной борьбы, время войны. Уйдя по просьбе Набиева с площади Озоди, кулябцы начали борьбу у себя в регионе. Их пытались устрашить террором — не вышло. На силу Куляб ответил силой. Очевидцы рассказывают, что, принеся домой труп молодого человека, сражавшегося в рядах кулябцев и погибшего во время очередных боев, они боялись проклятий родственников, боялись, что их спросят, почему они живы, а он — нет. Вместо этого старик отец собрал оставшиеся ценные вещи, отдал их им и сказал: «Если не возьмете двух моих младших сыновей, я обижусь». Это не миф, а свидетельство военных, не склонных к патетическим преувеличениям.

Для Александры Луговской, писавшей объективистскую статью в газете «Известия», газете, занимавшей вообще достаточно провокаторскую позицию под видом объективизма, было непонятно, почему Куляб, южный и относительно небогатый город, выступил против ваххабитов из Гарма. Это не может понять вестернизированный, либерализованный антисоветски настроенный журналист из Москвы, ибо ему, этому журналисту, и в голову не приходит, что существует народный, общинный, дехканский социализм, который весьма далек от номенклатурной подделки, что существует традиция общины, традиция народного неизвращенного ислама, которая срослась с советским и социалистическим в глубинах народной жизни, в среде дехкан и рядовых священнослужителей. И эта народная традиция, проявившая себя в Кулябе, рано или поздно проявит себя в Воронеже, Тамбове, Рязани и Курске.

Это не идеологический лозунг и не следствие политических симпатий группы, исследовавшей процессы в Таджикистане. Это неизбежность социальных закономерностей, столь же жестких, как и законы Ньютона. Либо очередной тоталитарный террор, не сравнимый со всеми предшествующими и изводящий под корень традиции последних 70 лет и ту почву, на которую эти традиции опирались, либо восстановление этих традиций. Поскольку изведение под корень возможно лишь за счет уничтожения народа, то восстановление традиций (и советских, и предшествующих) в их правах неминуемо. И горе тому, кто пойдет против русских сангаков и хайдаршарифов из глубин России, поднявшихся на защиту смысла и чести своего народа, смысла и чести 70 лет народной жизни и народного творчества.

Другое дело — как именно произойдет восстановление непрерывности исторической и духовной вертикали. И будет ли этот процесс обращен в будущее. Традиционализм в его современных формах (неотрадиционализм) ничего общего с фундаментализмом не имеет и не может иметь (если под фундаментализмом понимать ваххабитский террор). Именно две эти силы столкнулись в Таджикистане, и, возможно, опыт Таджикистана имеет не региональное значение и не локальный философский и политический смысл.

Хроника гражданской войны (продолжение).