Аку-аку

Пасхальцы, занятые на раскопках у Рано Рараку, находились на моем полном содержании, и я сделал так, как, по преданию, было принято во времена древних скульпторов: выделил рыболовецкую бригаду, члены которой день и ночь поочередно ловили рыбу и омаров для работающих в каменоломне. Это позволяло подольше растянуть стремительно убывающие запасы мяса, риса и сахара. Выдачу муки уже пришлось прекратить. Только четверо стариков постоянно получали в лагере сухари; они макали их в кофе и ели как лакомство. Особенно сдружились мы с Сантьяго, который ежедневно приходил за пайком хлеба и табака для всех четверых. Как-то раз мы решили упростить дело и выдали рабочим сразу недельный паек. Но на острове Пасхи такой порядок не годится. Наши труженики всю ночь ели и курили, и утром вышли на работу зеленые. Недельный паек был уничтожен. Они были страшно довольны тем, как погуляли, но Сантьяго пришел просить еще сигарет — не ходить же им целую неделю без курева! Мы восстановили ежедневную раздачу, и никто не возражал.

Бережливость чужда пасхальцам: будет день, будет пища. Девиз местных жителей — хака-ле, ничего! «Хака-ле!» — скажет пасхалец, потерял ли он нож, разбил ли миску или у него сгорел дом…

Однажды Арне, лежа на кровати в доме у старика Сантьяго, уронил горящую сигарету и принялся лихорадочно раскидывать солому, чтобы извлечь дымящийся окурок.

— Хака-ле, — спокойно покуривая, произнес Сантьяго. — Закури новую!

Рядом с такой веселой беспечностью, рядом с хака-ле особенно неуместными выглядели аку-аку. И пасхальцы всячески старались их избегать, однако ничего не делали, чтобы вовсе от них избавиться. Эти аку-аку, прячущиеся в утесах, были ложкой дегтя в бочке меда.

Мы знали старика Сантьяго как веселого, неунывающего чудака, всегда довольного жизнью, щедрого на смех и улыбку. Но лицо старика сразу посуровело, он чуть не рассердился, когда услышал, что Арне собирается жить один в палатке на берегу озера в кратере Рано Рараку. Сам он ни за какие блага не согласился бы ночью пойти в этот кратер. Аку-аку прячутся там за каждым идолом, свистят из зарослей камыша…

Вот почему я немало удивился, услышав теперь, что старик Сантьяго вызвался проводить нас в пещеру.

Была уже ночь, когда джип остановился возле каменного домика у дороги на Рано Рараку. Из археологов я взял с собой Арне, он лучше других знал Сантьяго; кроме того, с нами поехали капитан Хартмарк, штурман и чилиец Санчес. Из дома тотчас вышли Энлике с женой и молодой парень, которого они нам представили как сына Сантьяго.

— А сам Сантьяго где?

— Он заболел. Он не может с нами поехать. Но оп объяснил сыну, где пещера.

Так я и знал. Теперь все пойдет насмарку… Я вошел в дом проверить, насколько болен Сантьяго. Он сидел в углу на корточках с очень скорбным видом и при виде меня принялся нарочито кашлять. Я не обнаружил у него ни температуры, ни других признаков болезни. Зато сразу было видно, что старик не рад собственной затее.

— Сантьяго, старый плут, ты здоров, как тунец. Со мной неужели тебе страшны аку-аку?

Сантьяго жадно схватил сигарету и усмехнулся, собрав в гармошку морщины около глаз.

— У меня спина болит, сеньор.

— Тогда тебе надо бросать курить.

— Она не так сильно болит.

Я продолжал шутить и балагурить, наконец старик нехотя вышел из дому и с натянутой улыбкой сел в джип.

Итого нас стало девятеро. Сантьяго, суровый и молчаливый, сидел рядом со мной и показывал дорогу. От Рано Рараку мы свернули к южному побережью и поехали по чуть заметной колее над обрывом. Приходилось держаться обеими руками, потому что разглядеть дорогу было почти невозможно, зато тем сильнее мы ее ощущали.

— Это не такая пещера, где прячут вещи, сеньор, — вдруг сказал старик, надеясь, что я передумаю.

— Разве в ней совсем ничего нет?

— Есть… немножко. Я с семнадцати лет не бывал там. Одна старая бабка перед смертью показала мне эту пещеру.

Не доезжая Ваиху, старик попросил нас остановить машину, и дальше мы пошли пешком. Светила яркая луна, и, когда мы спустились к самому обрыву, я снова увидел внизу седой прибой, штурмующий в ночи лавовую баррикаду. Сантьяго нес самодельную веревочную лестницу: две тонкие веревки с редкими перекладинами. На краю скалы мы остановились, и жена «Сына вождя» передала старику пакет, из которого он достал зажаренную в банановых листьях курицу. Сантьяго предложил мне гузку, «потому что я тебе показываю пещеру». В пакете лежал еще печеный батат, но я получил только гузку, а другим и вовсе ничего не досталось. Все остальное было положено на каменный выступ,

Внезапно старик, обратившись лицом к морю, негромко запел монотонную песню. И так же внезапно, словно на середине, песня оборвалась. Сантьяго медленно повернулся ко мне и попросил, чтобы я обещал ему оставить в пещере какую-нибудь одну вещь, все равно какую. Дескать, таков «закон». И объяснил, что, так как пещера принадлежит ему и в ней покоятся его дальние родичи, он пропел для аку-аку имя владельца.

После этого он зацепил веревочную лестницу верхней перекладиной за торчащий камень и швырнул ее вниз с обрыва.