Акула пера в СССР

— А что вы со мной? Посадить меня не удастся — не за что. В психушку упечете? Очень сомневаюсь… Похлопочете о переводе в Петропавловск-Камчатский? А вы уверены, что это действительно хуже, чем Дубровица в нынешнем ее состоянии?

Кажется, он вот-вот был готов кинуться на меня с кулаками, но сомневался — справится или нет. Нужно было срочно переводить разговор на новый уровень.

— Федор Ипполитович, вы — человек дела, и я — человек дела. Давайте конкретно: вы ведь меня из-за последней статьи позвали?

— Именно, Белозор! Ты понимаешь, какой это удар по всей системе жилищно-коммунального хозяйства? Понимаешь, какой урон престижу? — его тон слегка изменился. — Ты ведь любишь наш город, зачем же ставить подножку тем, кто о нем заботится?

— То, что мертво — умереть не может, — хмыкнул я, и его бровь поползла вверх. — А еще вы забыли сказать, что это удар по престижу нашего райкома и по вам лично. Большакова ведь рекомендовали именно вы, верно?

Он шумно выдохнул, глядя на меня.

— И отчество Федорович у Василия нашего не случайно. Уж не знаю, в чем там дело, но он как минимум ваш близкий родственник, а как максимум — сын! И сынок ваш оказался откровенным гидосником, да? Сами не ожидали, что заиграется мальчик. Трупы обворовывать — это вообще за гранью понимания…

Вот тут он кинулся ко мне, сжав кулаки и обегая стол по кругу с явным намерением стереть меня в порошок. Я, похоже, попал в самую точку — Большаков был его незаконнорожденным сыном! Ну, чисто — Болливуд!

— Еще хоть слово о Васе — тебя самого закопают там же, слышишь, урод!

Я, не вставая с места, пнул ногой стул ему навстречу, он споткнулся и едва удержался, чтобы не обрушиться на пол.

Это дало мне время, чтобы вскочить:

— А самому не противно, Федор Ипполитович? Сыночка приструнить не хотите? Может, лучше его, а не меня — в Петропавловск-Камчатский, от греха подальше?

— Я тебя приструню, сволочь, я тебя так приструню…

— Только дайте повод, Федор Ипполитович, и я разобью вам лицо, честное индейское слово! Так что, сыночка-то в чувство приведете?

— Я с Васей своим сам разберусь, Белозор. А тебе вот что скажу, — он шумно дышал, восстанавливая дыхание и замерев напротив меня как бык перед рывком вперед, — если завтра же ты не напишешь опровержение и публично не извинишься в газете, не подашь заявление на увольнение, так и знай — тебе здесь не жить. Я могу быть страшным врагом…

— Я тоже, Федор Ипполитович, — наконец я высунул руку из кармана и поставил на стол мою прелесть — микрокассетный «Sony» М101, который исправно мотал пленку, записывая на нее излияния первого секретаря райкома.

Непуганый тут народ, непривычный к микронаушникам, вездесущим камерам и другим системам фиксации. Не фильтруют они базар при личных беседах. Думают, раз две двери и приемная отделяют нас от чужих ушей, то можно и языком трепать… А карманные диктофоны, небось, только в фильме «Семнадцать мгновений весны» у Штирлица видали…

— Ах ты, сука! — он всё-таки кинулся ко мне, но я перехватил его, вывернулся и швырнул классически, через плечо на его собственный письменный стол.

Карандаши, бумажки, пресс-папье и какие-то многочисленные блокнотики феерично разлетелись в разные стороны.

— …я-я-я-ять… — простонал Сазанец.

Честно говоря, мне было даже стыдно. Всё-таки старший человек, представитель власти… Но в первую очередь — огромный, сильный мужик, который хотел меня прибить! Давать ему поблажку — это рисковать жизнью, здоровьем, будущим, и не только своим.

Партиец на удивление быстро пришел в себя, встал ногами на пол, распрямился, отдуваясь, поправил кресло, подвинул его к столу и сел:

— Садись, Белозор. И выключи уже свою аппаратуру. Я понял — ты зубастый сукин сын.

Ни хрена себе разительные перемены! Хотя чему удивляться? Я такое еще в школе видал. Пока не встретишь хулигана кулаками, никакого толку разговаривать с ним нет. Даже если он одержит верх, но получит пару ударов по ребрам или в челюсть — запомнит, осознает. И начнет говорить на равных. Странно видеть замашки шпаны у первого секретаря райкома партии? Хе-хе! Сазанец — наш, дубровицкий. Кровь от крови и плоть от плоти…

Я демонстративно нажал на кнопку «СТОП» и выжидающе поглядел на него.

— Чего ты хочешь? Мне нужно, чтобы всё, что произошло тут, осталось между нами, и ты уничтожил запись. И «товарищ Б.» никогда не превратился в Василия Федоровича Большакова. Хочешь денег? Жилье? Должность? Протекцию для перевода в Минск?

— Большаков должен убраться из Дубровицы к чертовой матери. И его упыри — тоже. Можете вообще их Привалову сдать, свалить всё на них, мне плевать. Это понятно?

Он кивнул хмуро.

— Кассету я уничтожать не буду, это точно. А если я сейчас выйду из здания и меня, например, собьет машина, то в тайнике лежит запись с кладбища, где голос Василия опознает даже младенец. А разговаривают они там на такие темы, что блевать тянет, поверьте… — Конечно, я блефовал! Хреново там всё было слышно, только ветер шипел в микрофоне. Но откуда ему знать об этом? — В общем, Привалову на стол ее положат буквально вечером. И на Малиновского отнесут копию.