Акулы из стали

– Василий! – говорит комдив, – надо нарисовать стенную газету! Срочно!

– Ну надо, так нарисую, – говорите, что рисовать.

– Серёга, – комдив дёргает старпома, – давай быстро придумаем!

Начинают быстро думать вслух. В итоге, за две минуты выдумывают сценарий пятисерийного художественного фильма, как я один хожу по пустой подводной лодке и всё за всех делаю, попутно спасая мир от ядерной катастрофы. Решают, что Вася до своего дембеля нарисовать всё это не успеет и начинают сокращать. В итоге, останавливаются на том, что я должен, в образе Боярского, прыгать по командирскому столу и отбиваться от крыс.

– Погодите-ка, – решает уточнить старпом, – у нас же, вроде как, Эдуард, наоборот, молодец, а чего мы над ним смеёмся-то?

– Серёга, да кому на хуй нужны молодцы в стенгазете? Не тошнит тебя от молодцов с Советского Союза ещё? Надо, чтоб смешно людям было и всё! А то, что он молодец, мы как-нибудь в тексте напишем. Ну, с подъёбочкой, конечно!

– Тащ контр-адмирал, так а чего мы над ним смеёмся тогда?

– А над кем нам смеятся? Над Антонычем?

– Логично, над Антонычем никто смеятся не осмелится. Даже я.

– Даже я не осмелюсь , – хули ты!!! Поэтому вариантов тут у нас немного. Всего один сидит.

Я смотрю на них во все свои возмущённые глаза.

– А меня, -говорю, – как насчёт спросить, например?

– Чё скзал, на? Я – контр-адмирал буду у тебя, каплея, спрашивать разрешения? Антоныч, я что проебал момент, когда на флоте годковщину отменили?

– Никак нет, – радостно улыбается Антоныч, – не отменили ещё до сих пор, всё действует!!!

– Ну и чё, тогда, этот карась начинает?

Вот раклы жешь старпёрские. Вася уходит, рисует, приносит. Комдив со старпомом бегут в восьмой и лично вешают стенгазету, довольно похрюкивая. Детский сад, я считаю и несолидное поведение.

"Газету не воровать" подписал снизу на листочке старпом. А потом расписался на ней и торжественно вручил мне, как поощрение. Вот такая она – морская доля. А газету я храню до сих пор, медали юбилейные все подрастерял уже, а газета эта – вот она:

Поэзия из морских глубин

А ещё мы писали стихи. Вам, конечно, этого не понять, но моряков постоянно тянет к женщинам прекрасному. Ведь как юноши попадают в подводный флот? Приходишь ты на медкомиссию в какой-нибудь глухой белорусской Узде (это не опечатка, есть такой город), а тебя военком спрашивает:

– Как с романтикой-то у тебя, сынок? Играет в жопе?

– А то. – говоришь ты, – даже наружу пытается вырваться.

И военком слюнявит толстыми красными губами химический карандаш и выводит на твоём личном деле каллиграфическим почерком "Ваен на марской флот"

– Иди, – говорит он тебе ласково, – сходи-ка к психиатору.

– Молодой человек, – томно удивляется психиатр, – а тянет ли Вас к прекрасному?

– Ещё как! – со скрипом шестерён в голове, пытаешься ты отвести глаза от её сисек, – Иногда прямо с непреодолимой силой!

Тогда она лезет в свой секретный сейф, достаёт оттуда квадратный штамп и бах – "Подплав" красуется у тебя в личном деле красная печать. Потом, после неё, у тебя проверяют пульс и давление, щупают яйца, дают нюхать уксус, шепчут "шестьдесят восемь" с расстояния в шесть метров и заставляют читать строчки "НКИБ МШЫБ" каждым глазом по очереди. Потом ещё восемнадцать таких же медкомиссий, пять лет училища в Севастополе и Санкт- Петербурге и ты в подплаве.

Понимаете теперь, насколько сильно тянет к женщинам прекрасному?

Поэтому и фильмы мы смотрели, вместо того, чтобы спать и в компьютерные игры играли. (А теперь ещё раз перечитайте первое предложение и начнём).

В море мы, на моём боевом посту, вели всегда тетрадь учёта расхода пресной воды и запасов гидравлики:

В неё, кроме собственно учёта воды и гидравлики

записывали всякие важные на наш, трюмный взгляд, события:

Поздравляли друг друга с праздниками:

Потом падала первая романтическая капелька:

вторая:

Начинал течь тоненький ручеёк:

И, в конце-концов, прорывало плотину:

В тетрадь писали все, кто хотел и был нами допущен, пройдя строгий отбор. Например, минёру мы писать не давали. Он прибегал, конечно, просился, но Антоныч говорит ему:

– Ну -ка, продекларируй, что-нибудь романтическое!

Минёр вставал в позу Лермонтова и торжественно декларировал:

И ладони и колени опустились на кровать

Это значит, снова раком буду я тебя ебать!

– А дальше? – уточнял Антоныч

– Всё, – радостно улыбался минёр, гордясь своим талантом.

– Минёр, ты дурак? – задавал риторический вопрос Антоныч, – иди тренируйся. Что за стих у тебя? Ни метафоры, ни высокого слога, ни даже, хотя бы, смысла! Не допущен!

Вахтенные офицеры, вахтенные командиры, старшие на борту, штурмана, акустики, при заступлении на вахту, принимали обстановку, потом бежали читать наши новинки и только потом заступали на вахту, отнимая у сменяющейся смены ещё десять минут драгоценного сна. Но те терпели – тяга к прекрасному же.

А, вот нашёл, кстати, для скептиков и "докторов", утверждающих, что я пизжу, что мы так мало спали и это невозможно:

Это почерк не мой, но это отрывки из поэмы "Плоскости", которую придумал и начал я, а потом писали все подряд: