Акулы во дни спасателей

Я несколько раз ударил мячом по площадке, слушая звонкий стук. Налетел ветер, деревья зашумели будто аплодируют. Я зажмурился перед первым броском, не знаю почему. Бросил, вложив в первый мяч все что толкало меня в подошвы, прыгнул чисто, но когда мяч сошел с пальцев я уже знал то что промахнулся, кольцо звякнуло, мяч отлетел в сетчатую загородку. Я смотрел на него, пока он не остановился.

Я подошел, схватил мяч, бросил еще раз с открытыми глазами, мяч полетел и выскочил из кольца, запрыгал, запрыгал к краю площадки. Я догнал и схватил его. Метнулся в угол, сделал кроссовер, нагнувшись спиной к кольцу как будто у меня сзади чужой защитник, хотя бы из той же Академии Кахена или кто там думает то что может меня обыграть. Меня никому не обыграть. Я повернулся лицом к кольцу, отклонился назад и бросил, мяч полетел высоко и точно. Я смотрел как он падает по дуге. Я знал то что мяч попадет, я уже видел как он со свистом проносится через кольцо, должен, должен, я же говорю меня не остановить.

5

МАЛИА, 2002. КАЛИХИ

Я не слышу твой голос, но знаю, что ты все равно слушаешь, всегда. И вот что я тебе скажу: порой я верю, что ничего этого не случилось бы, останься мы на Большом острове, где боги по-прежнему живы. Богиня огня Пеле с непреклонной силой рождает землю снова и снова в лаве, выдыхает в небо серу. Камапуаа, добиваясь ее любви, приносит свой дождь и топот кабаньих копыт, чтобы разбить ее лаву, превратить в плодородную почву, как везде на поросших травой холмах Ваймеа, в долины, окружающие место, где ты был рожден. А есть еще Ку, бог войны, который однажды погрузился в эту же землю, из мужа и отца превратившись в дерево, – в дерево, на котором зреют фрукты для его голодной жены и детей. Первое хлебное дерево. Он был богом войны, но также и богом жизни. Порой он являлся в виде акулы…

И я гадаю, есть ли в тебе его черты, а в нем – твои, ведь здесь и океан, и почва, и воздух состоят из богов. Поначалу я так и думала: ты состоишь из богов и станешь новой легендой, которой под силу изменить все, что вредит Гавайям. Асфальт, под которым задыхается кало, военные корабли, извергающие пакость в море, пробки на дорогах, пагубные деньги хоуле, Калифорния Техас Юта Нью-Йорк, так что в конце концов из-за палаточных лагерей бездомных на пляжах и гипермаркетов крупных торговых сетей ничего не осталось таким, каким должно быть. Я верила, что ты все это победишь.

Теперь же я со стыдом понимаю, что этому никогда не суждено было сбыться. Но я отчетливо помню день, когда меня особенно переполняла вера в тебя, в тот день мы с твоим отцом обнаружили твое кладбище.

Помнишь? Ты тогда учился в одиннадцатом классе, хотя по возрасту тебе следовало быть от силы в десятом, по-прежнему числился в списке лучших учеников, был капитаном научного клуба и играл на укулеле так искусно, словно проглотил всю гавайскую историю. И все это было хорошо. Отлично. Но если честно, хоть мы и гордились всем, что ты делаешь, гордость эта мешалась с ощущением неудачи, особенно у меня. После Нового года мы толкали тебя не в том направлении, ждали, что ты будешь лечить людей, которые, прослышав о твоих способностях, приходили к нашей двери, опустошенные отчаянием. Вот оно, думала я, он начнет с них и будет развиваться дальше.

Да, мы тоже что-то с этого получали. Мы хотели денег, которые приходили с этими людьми, мы отчаянно нуждались в деньгах. Прости.

А потом ты перестал принимать посетителей и еще больше закрылся от нас. Почти вся твоя жизнь стала тайной, и, по-моему, ты так до конца и не вернулся. Это мы тоже поняли после того случая с кладбищем.

Помнишь ли ты кладбище? Я – да. Редкий день, когда мы с твоим отцом были дома в послеурочное время; мы заметили, что ты ушел и не вернулся.

– Он ушел той же дорогой, какой ходит всегда. – Кауи только плечами пожала, когда мы ее спросили.

Было поздно. Мы хотели, чтоб ты был дома. И отправились той же дорогой. Повернули за угол, пересекли улицу и двинулись по неровной тропинке, тянувшейся за покосившимися изгородями, убегавшей в открытое поле. В канаве слева пенилась бурая вода, проволочный забор вдалеке смотрел на захламленные задние дворы автомастерских и промышленных складов. Запах тунца расцветал над тропинкой, уходившей прямиком в дальнюю рощу. По обочинам высились пирамидки из камней, каждая следующая новее предыдущей. Впрочем, там были не только камни, пирамидки щетинились и блестели деталями велосипедов, потрохами автомобильных моторов, выброшенными коленами труб. Некоторые уже поросли сорняками.

– Что это такое? – спросила я у твоего отца. Он опустился на корточки возле пирамидки.

– Похоже на могильные курганы, – сказал он, и я уже знала, что он так ответит.

– Оги, – сказала я.

– Он где-то здесь, – добавил твой отец.

Твой отец повернулся к деревьям в конце тропинки. На промышленных складах с визгом резали металл, швыряли на землю поддоны.