Акушер-ха!

- Спьяну, Лидия Матвеевна. Спьяну. Доброе утро. Таблетки пить перестала, ну и по привычке… — улыбнулась Женька.

— Привет. Ну, спьяну и склероз — это святое! Ладно, раздевайся-переодевайся, и пошли. Кофе потом попьём. Мишка в курсе?

- Это не от него, тётя Лида.

- А от ко… Прости, дорогая. Это не имеет ни малейшего значения.

- Тётя Лида, только чтобы это… Не больно и чтобы никто не знал.

- Я тебя прошу! Какое там больно! Сейчас по вене пустим и в шейку матки уколю. Это же мини! Слегка низ живота потянет, и привет! Это даже не операция — так, манипуляция. Процедура!

Удивительное дело — рефлексы. Лидия Матвеевна прекрасно знала, что Женьке, сотни раз выполнявшей эту операцию, детали известны. Но сейчас Женька была не врачом акушером-гинекологом, а пациенткой. Подругой её дочери, обратившейся к ней за помощью. Испуганным ребёнком. Не время и не место читать морали, мол, аккуратнее несись с горы на велосипеде, а время и место — помазать коленку зелёнкой, подуть и пожалеть. Заговаривая Женьке зубы, она провела её в абортарий. Он был пуст, холоден и неуютен. Пара-тройка панцирных коек, чтобы с полчаса очухаться тем, кто опроцедурен. Предбанник и собственно «экзекуционный зал», уставленный стеклянными шкафами, биксами и прочими атрибутами подобных помещений. Окна закрашены до половины белой краской. В центре высится кресло, у него стоит агрегат для выполнения вакуумных абортов.

— Ой! Сколько я раз всё это видела, но только сегодня это всё как-то зловеще выглядит. Вроде как оказаться с той стороны зеркала — все надписи, прежде такие ясные и привычные, становятся совершенно нечитабельны.

- А ты представляешь, как стоматологи зубы боятся лечить? — сказала тётя Лида и захохотала. - Ну-ну, успокойся! Через полчаса мы будем пить чай и сплетничать.

Женька, несмотря на весь присущий ей профессиональный цинизм и здоровую самоиронию, вдруг почувствовала себя маленькой и несчастной. Ей захотелось уткнуться в большую тёти-Лидину грудь и плакать, плакать навзрыд, как могут позволить себе лишь маленькие девочки. Плакать от страха, рыдать от того, что пальчик уколола, судорожно всхлипывать потому, что купили не пломбир, а сливочное, и из-за чего-то ещё. На Женьку обрушилась вселенская тоска. Беспредметная, опустошающая. Не было в ней ничего от бабского «жизнь не удалась», а только какие-то иррациональные глупости. Вроде бесконечной собственной неуместности. Несоответствия времени, которого нет. И пространству, в котором не те.

И Женька засмеялась:

- Ну, давайте уже быстрее. Испытаю наконец на собственной шкуре, каково оно, с той стороны «баррикады».

- Люблю тебя, Женя, за мужество. Никогда не нюнишься, не то что моя!

- Да ваша куда мужественнее меня. Просто я люблю завывать в одиночестве. Я по натуре солист. Мне хоровой скулёж претит. Ой! — Женька осеклась. — Я не к тому, что Наташка или вы…

- Да ладно. Чего там греха таить, любим мы с дочуркой моей дуэтом погавкать. — Тётя Лида улыбнулась и принялась набирать в шприц коктейль из анальгетиков и спазмалитиков. — Лекарственных аллергий никаких?

- Да вроде нет.

- Ты поаккуратней с «вроде». У меня, конечно, в ургентном шкафу есть всё, что полагается, но стара я стала для подобных экзерсисов. Так что смотри мне! — она шутливо погрозила Женьке пальцем.

По вене куда-то вверх — в голову, а затем вниз — к сердцу потекло что-то тёплое. В ушах зашумело.

- Отлично! Прошу вас, мадемуазель! — Тётя Лида указала на кресло.

- Даже акушерку не позовёте? - спросила слегка оглушённая Женька.

- Детка, я вполне справлюсь сама. Или тебе тут публика нужна?

- Рукоплещущая? Ай!

- Я тебя просто смотрю! Не дёргайся!

Спустя две минуты что-то зажужжало. «О, включила!» — только успела вяло подумать Женька, как у неё свело живот. Острой боли не было, но и приятными эти ощущения назвать было никак нельзя.

- Эпическая сила! — вырвалось — Женьки.

- Не спорю, оргазм приятнее, - откуда-то снизу подхихикнула тётя Лида. — Тебе не может быть больно, не ври! Я тебе такую дозу вкатала от большой любви, что меня бы любой анестезиолог высек!

- Не высек бы! — сквозь зубы из полудурмана процедила Женька. — Я — медработник, работающий в операционной. У меня резистентность повышенная.

- Ну, тогда потерпи ещё немного, медработник. Совсем чуть-чуть осталось.

Чавкающие звуки вакуумного отсоса прекратились. Женька расслабилась.

- Это не только неприятнее, чем оргазм, а ещё и значительно дольше. Нет чтобы наоборот.

- Жизнь вообще штука несправедливая — сказала тётя Лида, снимая перчатки. — Ну, как ты?

- Да ничего вроде.

- Что это ты так полюбила это слово?

- Оно очень точно характеризует моё состояние сознания. И бытия, — грустно улыбнулась Жень-ка.

- Так! Пошли ко мне в кабинет, философ. У меня там тепло, уютно и чай. Не в этом же казематном месте тебе отлёживаться. Вот как его ни украшай, как ни привыкай к нему, а глянешь иногда — каземат казематом. Карцер для провинившихся глупышек. Кажется, размышления о жизни и любви заразны. Пошли, я тебе историю одну занимательную расскажу.

- Тётя Лида, я себя отлично чувствую, а у вас дела, приём. Может, я пойду уже?