Акушер-ХА! Байки

– Он так много натерпелся маленьким. Не надо, Людмила Петровна, очень вас прошу. Это же всего лишь кресло. Продукт мебельной фабрики. А Васька – кот. Млекопитающее. Его мамка родила, её потом в город увезли, а котят выкинули, нехорошие люди.

– Всего лишь кресло… – ворчала себе под нос Люся. – «Всего лишь кресло» бешеных денег стоит, а таких котов – забесплатно три мешка на каждом углу. Ишь, смотрит, харя свинячья, глаза бесстыжие! Чего смотришь, сволочь?!

«Сволочь» смотрела на Люсю с чувством уверенного превосходства. Мол, знай, кто в доме хозяин, а кто тут углы от пыли протирает! Съела?!

«Ладно. Два случая – ещё не статистика! Тем более опухоли у них, у жён любимых, были гистологически разные. Ещё раз, что ли?..» – как-то здраво рассудил Вася, сидя у камина и наглаживая мурчащего Ваську. И решил жениться в третий раз. Возможно, ему хотелось, чтобы в доме постоянно была жизнь, а не от случая к случаю. Он много-много лет жил под одной крышей с людьми – и вот шестьдесят накатило, а ты один, как сыч. Сыч, кот и Люся. Тоже, конечно, жизнь, но не такая разнообразная и слегка сумасшедшая, как с перекрикивающими друг друга звонкими голосами, сверкающими разноцветьем глазами, творческими беспорядками и постоянным круговоротом событий, хомячков и рыбок, ветрянок и двоек по поведению, нежного запаха матовой светлой кожи, мятежного ореола тёмных кудрей, веснушек на носу у маленьких и больших девочек, разбитых коленок и первой щетины маленьких и больших мальчиков.

– Батя, какие, на хер, мальчики? Ты всю жизнь больше всего девчонок любил. Так что вот тебе моё сыновнее благословение, и развязывай уже с половой абстиненцией. Не то, не ровён час, пересохнет источник.

Всё-таки какой у него прекрасный сын от первой жены. Любимый мальчик. Мудрый был даже в подростковом возрасте. А уж теперь-то и подавно. Очаг покоя. Сосредоточение разума. Островок нежности. Любимый-любимый-любимый мальчик – со всеми его первыми сединами. Сединками. Сын, с которым отец может говорить обо всём. Обниматься, не испытывая неловкости, и целоваться, прижимаясь к колючей тёплой родной щеке. Не в кино. И не в книгах. Вот здесь – на собственной кухне. Под Люсину слезу умиления и Васькино громкое довольное урчание. Что может быть лучше? Ничего. Что-нибудь другое с кем-нибудь другой может быть таким же прекрасным? Наверное, может. Другим прекрасным. Так зачем же лишать себя?..

Для начала Вася сделал обрезание.

– Ты что, Вася, в Израиль собрался? – заржал друг-уролог в ответ на такую странную просьбу.

– Да нет, какой там, к чертям, Израиль! У меня по всем закоулкам родословную перерой – ни одного завалящего еврея. Всё больше русские и немцы, ещё при Петре Первом обрусевшие. Я тут просто подумал, – засмущался врач высшей квалификационной категории, доктор медицинских наук Вася Остерман, – что смегма, она же канцерогенная, мало ли…

– Чушь ты, Вася, подумал, хоть бабам ты и главный врач. Это знаешь сколько хер не мыть надо, чтобы та смегма канцерогенной стала?

– И всё-таки…

– Ну, хозяин – барин. Не жалко тебе своей крайней плоти – мне и вовсе не тяжело тебе её за спасибо по-дружески оттяпать.

– Только это…

– О чём ты говоришь?! Никому!

Уже на следующий день вся больница и вся академия знали, что Вася Остерман добровольно лишился крайней плоти, чтобы избавить гипотетическую подругу жизни хотя бы от одного из факторов онкологического риска. Хотя, конечно, друг и товарищ в истории и в протоколе операции написал всё, как показательно положено: «Фимоз».

Все и подумали, что у Васи фимоз. Головного мозга. Но отнеслись с пониманием. Двух-то жён похоронить – кто хочешь тронется. А Васю любили, потому никто особо не смеялся за спиной.

Как только орган зажил, Вася решил влюбиться ещё раз. А чувства, как известно, дело такое: решениям не подвластное. «Может, просто возрастное уже?» – размышлял он, оглядываясь вокруг в ожидании такого же, как было с первой женой. Или со второй. Но нет… Женщины, девушки, девочки всегда охотно вились вокруг Васи, не было ни одной – от старой перечницы санитарки до совсем уж юной студентки – не смотревшей на него, втайне пуская слюни. У Васи же в месте, ответственном за влюблённость и страсть, вдруг образовалось «слепое пятно». Вроде всё работает. И до, и во время – полёт нормальный. Всё-таки он мужчина. Красивый, здоровый мужчина. А вот после – никакого послеполётного парения. «Шанхайский экспресс»[11] уже как-то интереснее. И желательно в одиночестве. Ну, или с Васькой, мурлыкающим на животе…