Аквариум

Ровер неожиданно задергался, а потом заглох. Машина прокатилась еще несколько метров по инерции и встала, скрипнув колесами по снегу. Егору сразу стало нехорошо.

– Что за херня? – пробормотал Петя. Перевел рычаг в положение Паркинг и вдавил кнопку запуска двигателя. Ничего. Приборная панель горит, фары светят, но двигатель не заводится. Нажал еще раз. Тоже самое.

– Может с электроникой чего? – спросил Егор, – Можно клемму с аккумулятора сбросить на полминуты…

– Сейчас попробую.

Дернул рычаг капота вылез из машины, исчез за поднявшейся прямоугольной плоскостью. Стало очень тихо, только дворники чуть слышно скользили по стеклу. В приоткрытую водительскую дверь в салон заметало крупные хлопья снега.

– Гайка прикипела, зараза, намертво! – раздался Петин голос. – А плоскогубцев нет ни хрена! Эвакуатор вызывать что ли?..

Громко лязгнул закрывшийся капот, и перед Егором возникла освещенная фарами фигура Петра Валентиновича. А рядом, слева от него, стояло, колыхаясь в росчерках снегопада, высокое темное существо с горящими глазами. Шестипалая рука лежала прямо на голове у бывшего хирурга, но он ее не чувствовал. Хмурился, глядя на машину, вытирал друг об друга руки, бормотал что-то под нос.

Егор широко открыл рот, чтобы заорать, но дикий, полный ужаса крик оборвался на вдохе, когда Петр и держащий его за голову Варяг исчезли. Не растаяли, не растворились, а именно исчезли. Как свет в комнате. Вот он – горит, потом, щелк! И темнота…

9.

Темнота. Я проснулся и открыл глаза. Вообще ничего не видно, хотя на поверхности я чувствовал начинающийся день.

Осторожно потянулся, чтобы не потревожить раны. Голова лежала на настоящей подушке с настоящей наволочкой, под спиной была настоящая простыня. До сих пор так и не привык спать в нормальной постели. Слишком долго скрипел пружинами на вонючем матраце в Сарае…

Дотянулся до маленькой лампочки на стене. Комната осветилась мягким электрическим светом. Настоящая двуспальная кровать… И Ангел, лежащий рядом спиной ко мне, тоже, самый что ни на есть, настоящий…

Густые темные волосы разметались по подушке. Простыня сползла до середины ягодиц. Я со сладким замиранием сердца полюбовался изящным контуром спины, талии и бедер. Потом приподнялся на локте и, аккуратно приподняв тяжелую прядь волос, поцеловал нежную кожу на затылке. Настя зашевелилась, придвигаясь ближе ко мне, я чувствовал, что она улыбается.

– Доброе утро. – прошептал я.

– Доброе… Что не спится-то? Тем более, в последний день. – с притворным недовольством пробормотала она, одновременно окутав меня теплыми волнами радости, счастья и немыслимо-ласковой любви. Повернулась ко мне. Точно. Улыбается.

Я потянулся к ней, но она перехватила мои руки и со словами "Лежи уж, инвалид!" сама осторожно легла на меня сверху, прижавшись всем телом, и начала целовать куда-то за ухо. Я глубоко вдохнул восхитительный аромат ее волос, накрывших меня с головой, ощутил приятную тяжесть обнаженного женского тела, почувствовал, как к коже прикоснулись мягкие, но упругие груди, пройдясь по ней двумя горошинами твердеющих сосков. Огонь внутри полыхнул в один миг, объял меня всего и бросил языки пламени навстречу другому огню, который вспыхнул внутри Насти. Я провел руками по шелковистым ягодицам, сжал их и крепко прижал девушку к себе. Она обняла меня за плечи, несильно впившись ногтями, и стала медленно двигаться по мне вверх и вниз. Ее поцелуи становили жарче и настойчивей, движения все более сильными, но неожиданно она резко отстранилась, хитро глядя на меня своими огромными серыми глазами, и сказала:

– Подожди, я сначала в душ.

– Зачем? –простонал я, – Душ ледяной, а я теплый!

Настя засмеялась, грациозно спрыгнула с кровати и не менее грациозно удалилась.

Я смотрел ей вслед и думал, что вечно можно смотреть вовсе не на горящий огонь и текущую воду, и уж, тем более, не на то, как тебе выдают зарплату. Зарплата тут у нас, вообще, никому никуда не стучала. Вечно можно смотреть только на любимую женщину. Да… Вот такой я теперь романтик.

До сих пор не знаю, кто и за какие заслуги преподнес мне такой подарок, но обратно я его теперь точно не отдам. Ни за что. Насте было двадцать восемь лет. Когда-то, в другой и далекой жизни она была архитектором, в какой-то степени моим коллегой. Даже училась в том же ВУЗе, только, конечно, позднее. Мужа и детей не было. Не сложилось.

Зато была красота. Красота завораживающая, нездешняя и зовущая. Прекрасное Далеко…