Аквариум

Я взял в руки книгу, но мне никак не удавалось прочесть и двух фраз, а вот диск с записью «Anime salve»,[2] который я тем временем вставил в плейер, своей взвешенной страстностью задевала определенные струны моей души, и в конце концов я отдался звукам, воскрешая в памяти Шейри; она явилась из небытия, чтобы снова улететь прочь. Мне не пришлось даже закрывать глаза, так отчетливо, повинуясь музыке, ее образ наслаивался на безрадостную действительность.

Ее густые темные волосы до подбородка, большой рот с маленькой щербинкой между передними зубами, заметной, когда она улыбалась, серые глаза, легко превращавшиеся в щелочки, — Шейри любила эту гримаску: будто, прищурившись, она смотрит на солнце, — ее странная привычка тихонько посапывать, когда она глубоко задумывалась или пребывала в растерянности, широкие бедра, длинные ноги, узкие плечи и крошечные груди, ее длиннющие пальцы, которые легко взяли бы дециму на фортепиано. Но она не играла на фортепиано. Только пела. Шейри была одной из «певчих птичек».

Карел называл их певчими птичками, а когда никто не слышал, то и певчими сучками. Он обожал говорить подобные вещи, потому что я терпеть этого не мог, провоцировал меня, потому что считал ханжой. Но эту женщину мы с ним оценили одинаково. Есть такие глупые курицы, которые в присутствии продюсера постоянно освежают помаду на губах, обещают все, что угодно, и старательно выполняют обещания, едва лишь представится шанс несколько раз проорать «у-ух» в следующей записи. Они только и мечтают что сделать карьеру солистки на удовлетворенном похрюкивании одного из сильных мира сего, одетого в кожаные штаны. Сколько раз кто-нибудь из нас, ничего не подозревая, открывал дверь в аппаратную, или в туалет, или в прихожую и упирался взглядом в прыщавую задницу продюсера, которого как раз обслуживала такая вот «певчая птичка». Сам я никогда не пользовался их услугами, хотя как звукоинженер и совладелец студии занимал достойное место в списке возможных «карьерных буксиров». Ни разу не обманул я Сибиллу — просто потому, что не хотел ставить под угрозу наши отношения. Хотя вообще-то мы с ней тогда уже настолько отдалились, что периодически читали друг у друга в глазах искреннее удивление: «А кто это? И что этот человек делает в моей ванной?»

— Я, кажется, не невидимка! — В полной тишине студии, необходимой, чтобы сконцентрироваться на двух особенно сложных звуковых модуляциях, раздался вдруг голос Шейри.

— Что? — переспросил я, не поворачивая головы в ее сторону, хотя прекрасно знал: она сидит на краешке кушетки и листает один из музыкальных журналов, разбросанных у нас повсюду. «Подтирки трахальщика аппаратуры» — в лексиконе Карела. Разумеется, он имел в виду меня. Это я был трахальщиком аппаратуры, всегда готовым отловить лишний децибел.

Я был уверен, что это она, и даже догадывался, что именно она делает, ведь я, оставаясь невидимым, наблюдал за Шейри неотрывно. На протяжении всех последних шести дней и ночей, которые она провела здесь.

— Может быть, я существо низшее, с которым полноценным людям вроде тебя общаться зазорно?

Она решила заставить меня заговорить. Часы на пульте показывали, что скоро три, гитарист и продюсер давно убрались на дискотеку, а я продолжал работать — микшировал звук, подбирая параметры для хора. Голос Шейри на четырех каналах не отпускал меня. Никогда еще я до такой степени не подпадал под чары человеческого голоса.

Шейри растворилась в темноте, эта «певчая птичка» из низших. Я не позволил себе поддаться очарованию — просто она решила на мне попрактиковаться. Презрение к «хористочкам» сдерживало меня, и сдавать позиции не хотелось. Я молчал.

— Может, от меня плохо пахнет? — Она говорила расслабленно и спокойно, вызов, звучавший в ее словах, совершенно не соответствовал интонации.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — бросил я, еще настойчивее терзая дисплей, пока до меня не дошло, что такое поведение, вообще говоря, смешно. Тогда я поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Ты знаешь сам, — сказала она.

— А может, все-таки дашь мне спокойно поработать?

— Нет, не выйдет.

Я снова склонился над пультом и погрузился в изучение матрицы группы подпевки, которую только что получил, разложив звук по четырем каналам. Но вместо разветвлений на дисплее видел только ее серые глаза, устремленные на меня. Она продолжала:

— Ты здорово работаешь с моим голосом, правда. Никому из звукоинженеров не удавалось до такой степени его почувствовать. Погоди, насколько я понимаю, ты отдельно занимаешься хором, прежде чем приступить к микшированию? Необычный подход. А вот меня замечать упорно отказываешься. Почему?

— Лично к тебе это не имеет никакого отношения, — возразил я, не поднимая глаз, — ты поешь действительно здорово, я просто… — не зная, что сказать, я схватился за нос, это всегда помогает мне думать, — в восторге.

Она молчала.

— От тебя не пахнет.

Ни слова в ответ.

— Мне просто хотелось, чтобы ты меня не видела.

Понятия не имею, с чего это я так разговорился.