«Аквариум». Геометрия хаоса

«На острове мы проводили много времени, — рассказывал Анатолий Августович, который уже тогда слыл видным экспертом по индуизму. — Это место позволяло нам успешно выключиться из окружающей мутотени. Было тепло, и мы постоянно купались и ходили по пляжу голыми».

Мелочи охотно разрастались до размеров будущих легенд. В местном «кодексе чести» приветствовалось безудержное распитие сухого вина, сопровождавшееся распеванием песен и плясками у костра.

Однажды Фан, торжественно принятый в Орден острова Сент-Джорджа, попытался осквернить «святую землю» импортной палаткой и постоянной подругой, но в итоге был предан остракизму.

«В то время Остров, образуемый протоками реки Сестры, принадлежал совершенно другой вселенной, — вспоминал Гребенщиков. — Я помню, как мы переходили речку, становились на колени и целовали землю в качестве обряда допущения на Остров. Что казалось нам глубоко религиозным и правильным, поскольку это была неприкосновенная земля, явно принадлежащая другому измерению».

Вскоре в кругах «Аквариума» нарисовался ещё один инопланетянин — экстравагантный студент Родион, по паспорту — Анатолий Заверняев. Ещё в школе он пылко полюбил роман «Преступление и наказание» и лихо цитировал оттуда огромные фрагменты, поражая мегатоннами памяти одноклассников и педагогов.

Как правило, Родион встречался с новыми друзьями в шесть часов вечера у «Сайгона». В это культовое кафе, расположенное на углу Невского и Владимирского проспектов, ранее наведывались Довлатов и Бродский. Теперь здесь собиралась музыкально-хипповая тусовка: Володя Рекшан, переехавший из Евпатории пианист Сергей Курёхин, фотограф Андрей «Вилли» Усов и гитарист Лёня Тихомиров из университетской рок-группы ZA.

Кроме нескольких «центровых» кафе и острова Сент-Джордж, ещё одним «местом силы» сайгоновской тусовки стал кинотеатр «Кинематограф», расположенный в ДК им. Кирова.

«Особенно сильное впечатление на нас произвели фильмы «Орфей спускается в ад», «Зеркало» и «О, счастливчик!», — утверждал Родион. — И если кино с Малкольмом Макдауэллом оказалось для нас знакомством с самими собой, то после фильма Тарковского мы шли домой полностью погружённые в себя».

С первых дней общения Анатолий Заверняев начал практиковать интенсивный обмен книгами — от «Мерзкой плоти» Ивлина Во и «Сцен из жизни богемы» Анри Мюрже до самиздатовских томов Кастанеды и прозы Мандельштама. Впоследствии я неоднократно слышал мнение о Родионе как об «идеальном носителе духа “Аквариума”». Он пребывал в постоянном академическом отпуске, регулярно злоупотреблял амфетаминами, слушал запоем Стравинского и служил яркой иллюстрацией звонкой фразы Гребенщикова о том, что «“Аквариум” — это не группа, а образ жизни».

«Кафе “Сайгон” было главной коммуникацией Невского проспекта, — пояснял мне позднее Анатолий Заверняев. — Центральные улицы также играли важную роль в наших прогулках и планах, белые ночи и так далее. И когда мы “пили всю ночь, гуляли всю ночь до утра”, то гуляли мы не по Купчино. И когда Гребенщиков позднее переехал жить на улицу Софьи Перовской, то с крыши его дома открывался изумительный по красоте вид на Казанский собор. И это действительно был “образ жизни”».

Как-то раз, после принятия конской дозы пятновыводителя Sopals, этот эпатажный персонаж явился в «Сайгон», сверкая зубами, выкрашенными в красный и чёрный цвета. В тот же вечер он похвастался, что планирует посетить военкомат и заявить о своих пацифистских взглядах. Позже потрясённый Гребенщиков включил фрагменты светских бесед про зубы Родиона в демо-запись «Таинство брака», посвящённую надвигавшейся свадьбе Армена Айрапетяна и прекрасной студентки Оли Липовской.

«Родион уверенно разыгрывал образ городского сумасшедшего и держался за него довольно долго, — скептически замечал Марат. — Практически ни в чём не участвуя и ехидно комментируя происходящее со стороны, он ухитрялся присутствовать буквально везде — будь то репетиции «Аквариума», походы в «Кинематограф» или пьянки в окрестностях Инженерного замка».

* * *

После многолетних поисков удача улыбнулась автору, и мы наконец-то пересеклись с Родионом «во времени и пространстве». К этому моменту Анатолий Заверняев обитал в Апраксином переулке, отойдя от «великих дел» и со скрытой гордостью демонстрируя свой затворнический образ жизни. Тяжёлые шторы на окнах оказались плотно затянутыми, и определить в этом куртуазном полумраке, какой на улице год, было решительно невозможно.

«Тогда все любили валять дурака, — cверкая безумными глазами и белоснежными манжетами, разглагольствовал Родион. — Когда милиционер в метро увидел у меня на лбу пацифик, он чуть не упал с эскалатора. Судя по всему, этот рисунок произвёл на него сильнейшее впечатление. Я тогда даже не догадывался про эксперименты Хармса и делал все это неосмысленно. В своём роде это был «фрикаут», поскольку все мы являлись детьми контркультуры и пытались придумать что-то неординарное, заполняя перфомансами любые паузы».