«Абсолютно гениальная по замыслу и аранжировкам пластинка была убита по звуку, — с болью в голосе отмечал Сакмаров. — Она должна была получиться на уровне тяжёлых психоделических номеров в духе The Beatles и Хендрикса... В итоге как гашишный диск он звучал идеально, а как кислотный — не дотягивал».
«На «Рамзесе» мы развернулись вовсю, так в России никто не делал, — утверждал БГ. — Мы пошли на чудовищные расходы, чтобы сделать всё по-настоящему. У нас было желание сотворить что-то принципиально новое и нужное для этой культуры. Мы вышли одни в этот мир и попытались его преобразовать. Я не хочу хвалить «Аквариум», но тогда мы шли абсолютно против шерсти. В кошмарных антисанитарных условиях мы всё-таки пытались жить по-человечески».
Открытие алмазного пути
Настоящий рок-н-ролльщик никогда не выходит на сцену без тысячи баксов в кармане. Если начнётся пальба и придётся опять прыгать в окно, при себе надо иметь доллары, и лучше — в мелких купюрах.
В первой половине девяностых родной город Гребенщикова представлял собой унылое и небезопасное зрелище. Устоявшийся термин «бандитский Петербург» обозначал, что по вечерам всем лучше сидеть дома. Местную интеллигенцию в общественных местах не покидало ощущение правоты мудрого Джеймса Брауна — что вот-вот начнётся беспредел и надо будет резко сматывать удочки. В одну из тех мрачных зим Курёхин всерьёз задумался о переезде в Германию, а Гребенщикова даже посетило видение о том, как Россия погружается под воду.
«В Питере жить нельзя», — любил говаривать БГ в те хмурые времена. «А что же тогда с ним делать?» — вопрошали у него приятели. «Только уничтожить», — изящно парировал «городской Робин Гуд».
А пока сверкающий золотом шпиль Петропавловской крепости был виден не только водолазам, город на Неве наполнился множеством подпольных лабораторий, в которых производилось сырьё для расширения сознания. Для обладателей малиновых пиджаков наступил настоящий калифорнийский рай: запретные плоды рекой текли в культурную столицу отовсюду — из Амстердама и Лондона, Душанбе и Алма-Аты. В Москве картина была примерно такой же, но только масштабы оказались другими — механическая нагрузка на кладбища и морги увеличивалась не в арифметической, а в геометрической прогрессии.
«Перестроечный оптимизм успешно рассеялся, и на смену ему пришли настроения полнейшей эсхатологической безысходности, — писал критик Сергей Гурьев. — Затем рок-тусовка насытилась мраком и медленно потянулась в ночные клубы — ломать суставы в ритмах рейва».
В то голодное время играть концерты было негде, да порой — и не на чем. Многие реально сломались: кто-то бросил занятия музыкой, а кто-то навсегда остался «в небесах с бриллиантами». И только ваганты Гребенщикова упрямо продолжали свой поволжский тур.
«Во время гастролей русские иконы особенно ярко воспринимались под Revolver и кислоту, — признавался мне Борис. — Нам удалось найти фантастического немца-сталиниста, который в обмен на бюстики Ленина и Сталина выдавал нам мешки кислоты. И «Аквариум» этой кислотой был несколько раз сплочён».
«Это был период интенсивного напряжения в вопросах глубины познания мира, — интеллигентно комментировал эти духовные поиски Сакмаров. — Мы шли по стопам Тимоти Лири, Кена Кизи и Джона Леннона. При нашем суровом климате мы умудрялись выдерживать глубину подобных переживаний».
Удивительно, но именно в эту непростую эпоху судьба несколько раз улыбнулась «Аквариуму». Сначала Титову и Рацену неожиданно досталась двухэтажная пристройка в районе Фонтанки, где можно было круглосуточно записываться. За хроническую неуплату там были отключены телефон и ряд коммунальных услуг, но эти мелочи никого не пугали. Здесь собирались люди, которых интересовали исключительно приключения звуков, борьба и единство тембров. Вскоре к штатному аквариумовскому звукооператору Саше Мартисову добавился лохматый инженер Вадик, который курил огромные косяки, но обладал идеальным слухом и замечал неточности у Pink Floyd.
Часть аппаратуры на Фонтанке осталась от группы «Телевизор», а многоканальная студия TASCAM была подарком «Аквариуму» от музыкантов Crosby, Stills & Nash после концерта в Монреале.
Показательно, что эта техника, собранная «с миру по нитке», внезапно проявила человеческие качества. Она дышала и хотела работать. В итоге в этом сказочном пространстве были записаны альбом «Пески Петербурга» и несколько старых композиций, а также демо-запись «Наутилуса» «Титаник на Фонтанке», где Гребенщиков исполнил кормильцевский гимн «Я хочу быть с тобой».
«Впервые в жизни у нас была неограниченная по времени собственная студия, где мы могли делать всё, что угодно, — вспоминал лидер «Аквариума». — Естественно, я набросился на это, как голодный пёс».