Аквариум (сборник)

Артем Балицкий, как и Софья Игнатьевна, в отличие от всех прочих участников экспедиции, был профессиональным историком и археологом. Это была не просто профессия, но – призвание, и он втайне гордился им, а еще больше собой – что нашел его, потому как найти свое призвание, может быть, самое трудное в жизни, а без него она просто теряет смысл. Это он наблюдал по многим своим бывшим однокашникам, с которыми время от времени пересекался и большинство из которых, не найдя, маялись, даже и вполне благоустроенные. А то и занимались непонятно чем.

Что ж, Артем им мог только посочувствовать, хотя в глубине души считал их неудачниками и растяпами, которые сами были виноваты в своей несостоятельности. Многие из них – такие же, как эти парни, валявшиеся сейчас в палатке, где не продохнуть из-за перегара. Ни у кого из них нет в жизни цели, настоящей, ради которой стоило жить и стоило выложиться. А главное, которая бы соответствовала не только твоим склонностям, но и вложенному в тебя таланту. Правда, помимо прочего, цель еще нужно уметь себе поставить, поставить задачу – и потом выполнить ее. Овладеть как вражеской крепостью.

Вот он поставил себе цель – поступить в университет, именно на исторический – и поступил, хотя это было совсем непросто. Он знал, чего хотел, заранее готовился, ходил в кружок при Историческом музее, был знаком с несколькими серьезными учеными, в том числе и теми, кто преподавал в университете, его так и называли в школе – «историк», что ему очень нравилось.

И в аспирантуру он поступил, проработав три года в Археологическом институте и имея почти написанную диссертацию, которой предстояло, как он надеялся, стать научной сенсацией – не столько даже из-за материала, который он насобирал во время многих экспедиций, сколько из-за разрабатываемой им новой методики раскопок и более точного определения времени захоронения.

Конечно, элемент везения в его успехах тоже был – он этого не отрицал. Но не будь перед ним твердо поставленной цели, не проявляй он твердости, даже жесткости (прежде всего по отношению к себе самому), не вкладывай он сил и труда, никакая удачливость ему бы не помогла. Нет, удача приходит именно к таким, как он, волевым и целеустремленным, – в этом он непоколебимо уверен. Хотя, конечно, бывало и по-другому – как, к примеру, с его однокашником и приятелем Леней Федоровым: тот был истинно, от Бога талантлив, стихи в десятом классе сочинял настоящие, в сто раз лучше тех, что печатались в журналах, и литературу знал, как Артем историю. Но вот где-то на переходе из школы в институт (сразу не поступил) у него вдруг забуксовало, что-то он не так стал писать, не то, что нужно, и не стихи вовсе, а какие-то статейки, которые стали ходить в самиздате (зачем это ему?) – и все, сошел с рельс, попивать стал, а потом и вовсе затерялся. Однажды Артем встретил его на улице, еле узнал, настолько тот был не похож на себя, словно постаревший лет на двадцать. Артем было дернулся к нему, но тут же и осекся – уж больно нехорош был вид у Лени, да и не один он был, а еще с двумя какими-то грязноватыми и сомнительными на вид личностями. Так и не подошел, благо Леня то ли не узнал его, то ли просто не заметил, поскольку шел как всегда погруженный в себя. И не потому не подошел, что испугался (не из пугливых), а просто непонятно – зачем? Узнать что и как? Но и без того ясно. И в школе-то нельзя сказать, чтоб особенно корешились, так, общались слегка, слегка же и соперничая: у каждого свое. К тому же Леня дружил с Венсом, туповатым, а главное, хамоватым пацаном, терроризировавшим полшколы – странное такое приятельство. (Хотя, как потом оказалось, вовсе не странное.) Артем же, особенно не сближавшийся ни с кем, этого не понимал. Было, однако, что-то в Федорове, что уже тогда подталкивало его не в ту сторону, сбивало с пути – Артем искренне, хотя и не без оттенка торжества, сожалел. Он и позже перечитывал кое-какие сохранившиеся у него после школы стихи Лени и только лишний раз убеждался – серьезно все, без дураков, вряд ли он ошибался или преувеличивал. Явно же талант в парне, причем какой!

Тем больше в нем самом крепла радость собственной самореализации. Нет, новым Шлиманом он стать не рассчитывал (зачем тешить себя обманчивыми надеждами?), но что имя он себе как ученый сделает, пусть не быстро и не скоро, в этом он был уверен. У него уже было несколько серьезных (заявочных, как он их для себя называл) работ, опубликованных в солидных научных журналах (одном – зарубежном) – и по методике раскопок, и об особенностях древних захоронений в Приазовье и Поволжье. Для кандидатской вполне достаточно. Но у него была цель – сделать кандидатскую так, чтобы она плавно перетекла в докторскую…