Аквариум (сборник)

Дмитрий почти стыдился, что до сих пор, в отличие от того же Роберта, которому он мучительно завидовал, не сделал сказку былью. Сказка в последний миг, когда казалось, что жар-птица уже в его руках, на какой-то незримой, заколдованной границе вдруг вырывалась и упархивала, а он оставался с протянутыми к ней руками и приспущенными штанами. Это было настолько досадно, что он даже в самые решительные минуты, когда цель казалась совсем близко, перестал их расстегивать, чтобы не сглазить. Не спугнуть. Однако и это ничего не изменило – птицы ускользали прямо из-под рук, буквально между пальцами. Так можно было не то что комплекс, но и какую-нибудь болезнь нажить, еще хуже венерической. А может, он просто неправильно себя вел и надо было действовать намного решительней и жестче? Это он уже позже решил, что «здесь не получится» – всего лишь отговорка, на простачка, а он и оказался таким вот лохом. Короче, остался в дураках. Роберт бы своего точно не упустил – взял бы и спасибо не сказал, свернул бы жар-птице шею, но своего добился.

И воспламененное воображение Дмитрия снова и снова прокручивало с самого начала воспоминание, пытаясь довести его до логического конца.

Лежать становилось все более невыносимо, к тому же отчетливо засосало под ложечкой, и тут он с тоской подумал, что из-за этой дурацкой голодовки, кем-то придуманной, пожрать им в ближайшее время даже не светит. И на кой хрен им эта голодовка? Голод, известно, не тетка, с пустым желудком лежи не лежи, а кайфа особого не належишь… И вообще плевать он хотел на эти еврейские штучки – голодовки, стачки-водокачки… Тоже революционеры нашлись. Если выгонят – то выгонят, а если не выгонят, то и не выгонят.

Дмитрий оделся и вылез из палатки.

Не прошло и четверти часа, как он появился вновь и с набитым ртом промычал:

– Ау, детки, кто хочет пожрать, отзовись! – В руках у него была буханка черного хлеба с отломленным краем. – Лепота, – смачно жевал он, причавкивая и впиваясь зубами в буханку. – В амбаре никого, бери не хочу.

Гриша медленно приподнялся со своего спальника и, сонно тараща близорукие глаза, негодующе спросил:

– Зачем ты это сделал?

– Как это зачем? – почти искренне удивился Билл. – Жрать-то хотца.

– Но ведь ты все портишь, – с отчаяньем в голосе сказал Гриша. – Мы же хотели голодовку, а теперь…

– Да брось ты, – пренебрежительно махнул рукой Билл. – Во-первых, никто ничего не заметит, а во-вторых, ни к чему все это, начальства в лагере нет, и для кого тогда вся эта показуха? Там вообще все настежь. – Тут на лице его изобразилась глубокая задумчивость, как будто некая идея внезапно озарила его. – Там же спирт есть… – вдохновенным шепотом произнес он. – Слышь, Роберт? Там спиртяги можно отлить, пока никого нет…

– А где, собственно, начальство-то? – неохотно пошевелился на своем спальнике Роберт. – Куда подевалось?

– Тебе-то какая разница? Укатили куда-то с утра пораньше, хотя машина на месте… – Пойду-ка еще пошукаю, – он великодушно бросил буханку на спальник и выскользнул наружу.

– Странно, – сказал Роберт. – Похоже, случилось что-то…

Гриша поднялся. Действительно, что-то непредвиденное путало им все карты, а так хорошо все начиналось. Теперь же не поймешь, забастовка у них или что, раз никто не приходит и не зовет на работу. Даже и в палатке не имело смысла оставаться.

Постепенно все выползли наружу. Тут же стоял и подошедший только что Модест Ильич.

Про то, что с Валерой плохо и его увезла «скорая», все уже были в курсе. Теперь приспело и новое известие.

– У Софьи аппендицит прорезался, – радостно сообщил Билл, не обращая внимания на укоризненный взгляд Модеста Ильича. – Жизнь продолжается. – Глазки его весело, хмельно блестели.

Новость действительно была многообещающей. Странно, но Роберт почему-то не испытывал особой радости. То, что совсем недавно еще сулило напряжение, азарт, всякие сюрпризы, теперь, похоже, отменялось. В отсутствие Софьи никто их, понятно, выгонять не будет. Впереди почти целый месяц рутины – тоскливое ковырянье в земле, не исключено, что под руководством того же Артема, слепни и комарье… Помаячивший было город снова отдалился.

Опять надвигалась скука. Три недели, даже больше, вдруг показались ему в эту минуту огромным, просто невыносимым сроком. Бежать, надо было бежать во что бы то ни стало!

В отличие от Роберта Костя Винонен очень обрадовался. Только-только Валера стал доверять ему экспедиционный газик, и вдруг – уезжать. А Валера давал не только посидеть за рулем, покрутить баранку где-нибудь в степи, но и полежать под ним, покопаться под капотом, – автомобиль вызывал у Кости какие-то особые чувства, будто не механизм, а живое существо. Вся его начинка, все эти проводки, шестеренки, клапаны…