Аквитанская львица

Конрад Гогенштауфен тяжело вздохнул. Золотой луч прорезал шатер и пересекал плечи многих собравшихся и предметы — стол и стулья, кувшины и кубки с вином. Это был азиатский луч, которому не было дела до европейских целей, который готов был выжечь все, что попадалось ему на пути. Перекрыть этот луч труда не стоило, но преградить дорогу ополчившемуся мусульманскому миру на мир христианский было ой как сложно! И, к великому облегчению юного Балдуина, немецкий король сказал:

— Пожалуй, нам стоит вернуться в королевство Иерусалимское и подумать о том, к чему же призывает всех нас Господь, — Конрад Гогенштауфен сокрушенно покачал головой. — Другого пути я не вижу, благородные сеньоры.

3

К чему призывает крестоносцев Господь, в ближайшие месяцы ни Конраду Третьему, ни Людовику Седьмому угадать не пришлось. Пойти войной на Египет, на что подбивал юный Балдуин своих европейских коллег, крестоносцы так и не решились. Великие армии растаяли, боевой дух сошел на нет. Думы еще год назад пылавшего будущими битвами вождя германцев привели его к тому, что восьмого сентября того же 1148 года Конрад Гогенштауфен погрузил на византийские корабли оставшихся своих рыцарей и отплыл в Константинополь.

— Прощайте, Людовик, — кутаясь в походный плащ, сказал он на берегу Средиземного моря, — в недобрый час мы приплыли в Святую землю. Злой ветер, как мертвые осенние листья, занес нас сюда. И он же уносит нас обратно поверженными…

— Прощайте, император, — сказал ему король Франции.

И еще долго смотрел вслед, как уходят к горизонту корабли немецкого короля, прошедшего все круги ада на Востоке, потерявшего почти всех своих соратников и теперь возвращавшегося домой со стыдом и позором в сердце. Судьба оказалась так немилостива к германцу, что даже не дала ему погибнуть — ни от предательской стрелы, ни от коварного сарацинского ятагана.

Людовик все еще держался за древние камни Иерусалима, Алиенора торопила его, а он все тянул время. Подолгу молился в храме Гроба Господня, обсуждал с Балдуином возможные вылазки в сторону Египта, Но его сеньоры уже давно отправились по домам, и злые ветры готовы были оторвать и короля Франции — и с позором понести за море.

Чем могли похвастаться вожди Второго крестового похода, который начинался так пышно? Немногим! Победой на берегах Меандра, которая не решила ничего в ходе всей войны, да триумфом личного оружия двух королей: Людовика, в Кадмских горах противостоявшего на скалистой тропе целому отряду мусульман, и Конрада, под Дамаском, поединком с виртуозом, мастером ятагана, ал Багури, которого германец разрубил на две сочные половинки.

Вот и все победы. Хотя была еще одна, и весьма серьезная, но никак не касавшаяся Конрада и Людовика. Высадившиеся в сентябре 1147 года в Порту английские и шотландские крестоносцы так и не доплыли до Святой земли. По просьбе короля Португалии Альфонса они помогли ему взять Лиссабон, 400 лет находившийся в руках мавров, за серьезную плату — три дня беспрепятственного грабежа. Сказочно обогатившись, эта часть крестоносцев осталась в услужении короля Португалии, и только часть вернулась на родину.

Но было ли до счастливчиков дело Людовику Седьмому?

Само возвращение казалось ему ужасным — короля ожидали разоренная поборами страна, гигантские долги тамплиерам, а главное, как и Конрада Гогенштауфена, лютый позор. Они не только не наказали мусульманский мир Палестины и Египта, не поставили его на место, а, напротив, только укрепили своей беспомощностью. Оказалось, что напор франков и германцев, лучших воинов Европы, перед которыми поначалу трепетали магометане, можно было легко сломить. Две великие армии оказались рассеянны и погибли. Это и было самым страшным. На чужой азиатской земле легли костями или оказались в гибельном плену почти двести тысяч христиан!

Вот о чем думал Людовик, когда, отпраздновав Пасху 1149 года на Святой земле, весной садился на корабль, принадлежавший Рожеру Второму Сицилийскому, несмотря на давнюю обиду, согласившемуся предоставить небольшой флот в распоряжение короля Франции. Рожер был небескорыстен — он уже знал о глубочайшей неприязни, которую испытывал Людовик, как истинный франк, к Мануилу Комнину, и решил сыграть на этом. Беспощадная война между Рожером и Мануилом затянулась, и сицилийский норманн надеялся привлечь на свою сторону Людовика Седьмого для будущего политического противовеса Византии. Тем более что император Конрад Гогенштауфен, женатый с Мануилом Комниным на родных сестрах, несмотря на все передряги, остался в притяжении византийской политики.

В середине марта флот Рожера подошел к берегам Святой земли, а в апреле французы покинули Иерусалим, оставив князей Палестины один на один с беспощадным Нуреддином, продолжателем дела своего отца — кровавого Атабека Зенги.

Но Людовик и Алиенора отплыли на разных кораблях…