Аквитанская львица

А потом, за домами, она увидела пышную процессию, что спускалась по центральной улице, ведущей с высот Джебел Акры. Она разглядела рыцарей и священников — целый крестный ход. Их ждали. Но она хотела верить и в другое, что ждали ее. И потому слезы текли по щекам молодой государыни, гордо поднявшей подбородок и смотревшей вперед. Ее взор давно затуманился — она не видела ничего. Но свите, подступавшей сзади, могло показаться, что их безрассудная королева сейчас пытливо всматривается вдаль…

За пару дней до прибытия каравана крестоносцев в порт святого Симеона быстроходная триера доставила в Антиохию весть о том, что король и королева Франции, Людовик и Алиенора, уже на пути в Сирию.

Князь успел подготовиться — и, едва корабли показались на горизонте, он организовал торжественный прием для племянницы и свояка. Ведь именно они должны были стать избавителями христиан Востока от злых и кровожадных магометан. Под звон колоколов и хоры священников, певших неизменный гимн Те Deum, он во главе процессии из высших сановников княжества вышел встречать будущих освободителей Эдессы и защитников Антиохии, сторожей Триполи и Иерусалима.

…Они не виделись одиннадцать лет. За это время мелкие штрихи портрета дядюшки и преданного друга размылись. Остался лишь образ — четкий и ясный, насколько четким и ясным бывает образ, раз и навсегда поселившийся в нашем воображении. Для королевы Франции это был образ романтичного красавца-героя, ее «милого Раймунда». И не важно, что оставался он не столько реальным, сколько придуманным самой Алиенорой.

Главное, он был прекрасным.

Но самым удивительным оказалось то, что Алиенора увидела Раймунда, некогда звавшегося Пуатьерским, именно таким, каким видела все эти годы в своих фантазиях. Но теперь он явился в сиянии необыкновенной стати и царственности.

Придерживаемая за руки двумя пажами, склонившимися в поклоне, королева гордо сошла с корабля на пристань Антиохии. Она смотрела вперед. Пересекая порт, княжеская процессия уже надвигалась на них. Князь шел впереди — высокий, широкоплечий, светловолосый. В роскошном алом кафтане и синих шоссах, в щегольских сапожках, а главное — с царственной диадемой на челе. Раймунд чередовал корону с восточными знаками царского отличия.

На небольшой площади рыцарство Франции, возглавляемое королевской четой, и княжеская чета Антиохии, в окружении вассалов, предстали друг перед другом. Но Алиенора видела только глаза восточного государя. Светло-синие глаза ее любезного Раймунда, как она иногда, в тайных грезах, называла его про себя. Ей нетрудно было заметить, что и он, повзрослевший, с лицом куда более суровым, чем прежде, смотрит на нее одну.

Лишь мельком Алиенора увидела его миловидную темноокую жену — до Алиеноры доходили слухи, что они ровесницы…

И все же — Раймунд.

— Приветствую на земле Антиохии благородного короля Франции Людовика Седьмого и королеву Алиенору, — поклонился Раймунд Антиохийский. — Доброго вам здоровья и да пребудет с вами Господь!

— И мы приветствуем вас, князь, — ответил поклоном Людовик. — И да пребудет Господь с вами!

Нет, она не бросилась ему на шею — хотя могла бы, и никто бы не осудил ее за проявление чувств. Несмотря на эти одиннадцать лет, стояло между ними что-то, мешавшее ей выказать чувства племянницы — дяде. Раймунд понял это, сам шагнул к ней и по-отечески обнял Алиенору, прижал ее к широкой груди. Людовик снисходительно опустил глаза. Констанция последовала его примеру. Многие улыбались. Но все без исключения были рады этой трогательной сцене — она лишний раз говорила о том, что отныне дружба Франции и Антиохии нерушима.

— Мой цветок оливы, — Раймунд заглянул в глаза Алиеноры, которую в эти минуты душили слезы радости, а она только сжимала и сжимала губы. — Как счастлив был бы мой брат и твой отец Гильом увидеть нас вместе, — он нарочито говорил громко, чтобы их слышали все. — Увидеть вместе после стольких лет!

«Как он изменился», — думала она. Статус владетельного князя сделал его актером — он умел играть на публику, внушать ей именно то, что было необходимо ему. Достойный сын Гильома Трубадура! И она решила в очередной раз стать достойной внучкой рыцаря-поэта.

— Дядюшка, — горячо проговорила она, — мой любимый дядюшка…

Все еще стараясь сдерживать дрожь на губах, она держала голову гордо поднятой вверх. Но слезы отпустила — они были сообразны моменту. Искренние, они катились по ее щекам — на виду у жителей Востока и рыцарей Запада, заполонивших и окруживших антиохийскую портовую площадь.

После представления королевской четы чете княжеской Алиенора услышала обрывок фразы, сказанной шепотом Констанцией мужу: «Ты говорил, что она красива, но она еще прекраснее, чем я думала. Я слышала, королева Алиенора еще и охотница?» — «Красота и воинственность — второй девиз герцогов Аквитанских», — тихонько откликнулся на реплику жены Раймунд. Алиеноре оставалось только улыбнуться этому короткому диалогу.