Аквитанская львица

— Для вас, ваше величество, приготовлена лучшая повозка, — сказал Раймунд Антиохийский королю Франции. — Там вы сможете утолить жажду, наслаждаясь видами расцветающей Антиохии!

— А я бы предпочла ехать верхом, — смело сказала Алиенора. — Целую неделю меня укачивало на византийском корыте, а теперь еще качаться в твоей телеге! Надеюсь, добрый конь у вас найдется для королевы Франции, князь?

Людовик метнул на нее недобрый взгляд — и тут она выпячивала свое «я». Король Франции и Раймунд Антиохийский переглянулись. Князь вздохнул, что означало: я знаю свою племянницу не хуже вас, ваше величество. Решили: король и княжна поедут в повозке, князь и королева — верхом. Все равно бы Людовик не за какие коврижки не стал бы потакать жене и не последовал бы ее примеру. Впрочем, на это Алиенора и рассчитывала.

Тысячам рыцарей, возглавляемых своими сеньорами, еще предстояло ступить на берег Святой земли, а две четы, королевская и княжеская, в сопровождении вельмож и духовенства двинулись вверх — к городу, утопающему в ранней зелени.

Март на Святой земле то же самое, что май в Аквитании! Пору расцвета всему другому предпочитал Гильом Трубадур и его сын Гильом Десятый. Весна была любимым временем года Раймунда и Алиеноры, закадычных друзей детства. Это было время охот, веселых игр, рыцарских забав на полянах Пуатье и Бордо.

Процессия следовала мимо зеленых садов Антиохии вверх по дороге, ведущей к холмам Джебел Акры, во дворец князя. По дороге, в повозке, уставший Людовик беседовал с княжной, но того требовал этикет, а гостья оказалась предоставлена хозяину княжества, что она сама и устроила.

Раймунд тайком поглядывал на Алиенору — он оставлял в Бордо едва оформившуюся девушку, красоте которой уже тогда трубадуры всей Аквитании посвящали свои канцоны, но встретил женщину настолько прекрасную и желанную, что от нее трудно было оторвать взгляд.

— Я представлял твоего мужа мальчишкой, — негромко сказал Раймунд, когда они на лошадях следовали рядом друг с другом.

— Он и был мальчишкой, но теперь в нем все чаше просыпается дикий зверь, — она лукаво усмехнулась. — Все говорят, в этом моя заслуга.

Раймунд улыбнулся:

— А вот в это я верю.

— Ты опять жалеешь, что я — твоя племянница? — неожиданно спросила Алиенора.

— С чего ты взяла? — голос князя дрогнул.

— По взгляду вижу, — она посмотрела в его глаза. — По одному твоему взгляду, Раймунд. Скажи, что это не так, и я замолчу.

Процессию возглавлял отряд рыцарей. За ними ехала повозка с королем Франции и княжной Антиохийской в окружении здешних вельмож. Им было приказано не отставать от Людовика ни на шаг. Далее, на почтительном расстоянии, следовала пышная свита и вновь рыцари, оруженосцы, пажи. Меньше всего Раймунду нужно было вызывать в короле Франции недовольство чересчур теплой привязанностью дядюшки и племянницы друг к другу. У князя были слишком большие планы на Людовика Седьмого и его армию. Но совладать он с собой не мог — один из его очередных взглядов и перехватила Алиенора.

— Скажи мне, что это не так, — почти потребовала она. — Или скажи другое.

— Что же мне сказать? Подскажи, ради бога…

— То, что у тебя на сердце, Раймунд.

Каким взрослым стал ее голос! С каким величием и нежностью она говорила одновременно. Воистину — королева. И все было в ней королевское — осанка, лицо, плечи, руки. То, как вела она коня и сидела бочком в седле. Красивая, дерзкая, опасная.

— Зачем ты меня мучаешь? — спросил он. — Зачем эти игры?

Со стороны могло показаться, что дядюшка и племянница, время от времени умолкая, предаются воспоминаниям о родной стороне, о детстве, проведенном вместе, о том, чего уже никогда не вернешь. Слишком серьезными они были.

— Я жду, Раймунд, — потребовала она. — Говори же…

Но разве на вселенских весах могли тягаться все эти планы с простым человеческим сердцем? И Раймунд Антиохийский, для которого мир тоже перевернулся в одночасье, сдался.

— Я хочу прикоснуться к тебе, — едва слышно признался он. — Так хочу, что готов за это прикосновение отдать жизнь, милая моя Алиенора. Повторяю: я все помню. Помню ту ночь в Бордо. Сегодня, сейчас, хватило одного твоего взгляда, чтобы все вернулось. Только одного взгляда. И если я не прикоснусь к тебе, то погибну.

И вновь она заглянула в его глаза — они были точно такими же, как и тогда, на родине, перед самой зарей, когда они оторвались от охраны и мчались, укрытые тенями деревьев, вперед по дороге, к лунному свету. Который вскоре разъял их, разбросал в разные стороны, разлучил на целых одиннадцать лет!

— Чтобы услышать это, я прошла полмира, Раймунд. — Теперь она смотрела вперед. — Чтобы я могла это услышать, погибли десятки тысяч людей — нечестивых сарацин и самых благородных рыцарей Европы. И несчастных паломников, имен которых я не знаю и знать не хочу. Все ради этого, милый мой Раймунд.