Аль-Амин и аль-Мамун

Тут Зейнаб встрепенулась, вспомнив хорасанского лекаря, который, как ей было известно, жил также в аль-Мадаине.

— Наш лекарь, по-видимому, его знает, он ведь часто бывает в аль-Мадаине, — сказала она. — Может быть, сегодня вечером он приедет, вот тогда мы его и спросим!

— Вряд ли кто-нибудь знает его, — усомнилась Аббада. — Но кем бы ни оказался наш благодетель, он заслуживает всяческих похвал. Может быть, это господь хочет с его помощью воздать нам за вынесенные страдания? Хотя пути судьбы никому не ведомы и пока она лишь преследовала нас. С тех пор как закатилась наша счастливая звезда, не успели мы только насладиться минутным покоем, как на нас обрушивается новое несчастье.

— Что это значит? — спросила Дананир.

— А то, что стоило нам подумать, что люди забыли о нас, как вновь столкнулись с их злобой и ненавистью.

— Кто же эти люди?

Глава 14. Признание Аббады

Аббада посмотрела на внучку, и по зардевшемуся лицу девушки Дананир поняла, что дело, видимо, касается Маймуны и Аббада не хочет говорить при ней. Тогда Дананир решила как-нибудь отвлечь девушку.

— Уже поздно, а мы еще не предложили вам поужинать, — сказала она. — Госпожа позволит подать кушанья?

Аббада мигом поняла замысел Дананир.

— Спасибо, мне не хочется, а вот Маймуна поест. Она проголодалась.

Их намерение скрыть от нее разговор не ускользнуло от девушки, но она только кивнула головой, соглашаясь на предложение Дананир.

— Пожалуйте и вы, госпожа, ужинать вместе с нашей дорогой гостьей, — обратилась Дананир к Зейнаб и сама встала.

Привыкшая, как и Маймуна, к послушанию, девушка повиновалась, и они все вместе вышли. Дочь эмира понравилась Маймуне своим умом и красотой, а вообще-то ее можно было полюбить за одну только доброту, — недаром говорят, что доброта обращает сердца людские в рабство.

Дананир, отдав приказание слугам подать ужин, вернулась к Аббаде, полная страстного желания услышать продолжение рассказа. Плотно прикрыв дверь залы, она подошла к Аббаде, — та сидела, низко склонив голову, — и стала ее утешать. Старой женщине было приятно, что Дананир столь почтительно и ласково относится к ней, старается всячески ей услужить, по-прежнему видя в ней госпожу. Ведь она, изведав горечь унижения после былого величия, так нуждалась в подобном утешении!

Для человека благородного естественно быть великодушным, он охотно признает превосходство других людей над собою и чувствует при этом уважение к ним. Но есть люди, столь низкие и малодушные, что они отрицают даже саму возможность чьего-либо превосходства над ними, — эти люди в силу своего высокомерия способны причинить вред человеку, делающему им добро, особенно если человек этот, рожденный в бедности, волею судеб сумел как-то возвыситься; более того, случается, что зло, сокрытое в душах этих людей, нашептывает им мысль стереть с лица земли хоть в чем-либо их превосходящего.

Дананир была чужда этих чувств, ей доставляло радость оказывать почтительное внимание своей бывшей госпоже. А та в свою очередь, видя неподдельный интерес со стороны воспитательницы внучки халифа, расположилась к ней всем сердцем.

Теперь, когда они остались вдвоем, Аббада взглянула полными слез глазами на Дананир и со вздохом сказала:

— О, Дананир! Я гляжу на тебя и вспоминаю дни былого счастья! Спасибо за то, что уважила и утешила меня, старуху, сейчас, когда самые близкие люди забыли меня или притворяются, что ничего не помнят. Она всхлипнула. — Но жизнь полна превратностей. Дело, с которым я пришла сюда, очень важное, иначе я ни за что не стала бы утруждать вас.

— Ну что ты, госпожа, какие же затруднения! — прервала ее Дананир; она обняла старую женщину и ласково ей улыбнулась. — Ты — моя повелительница, мне надлежит только повиноваться тебе.

Аббада вновь тяжело вздохнула.

— Ты ведь знаешь аль-Фадля Ибн ар-Рабиа? — начала она.

Едва услышав это имя, Дананир смекнула, что дело, с которым пришла во дворец Аббада, весьма важное: ведь старуха упомянула о том самом человеке, который, исходя завистью, всячески раздувал вину Джафара перед халифом ар-Рашидом. Это он, аль-Фадль Ибн ар-Рабиа, добился, чтобы Джафара казнили, а сам занял его место.

— Знаю, конечно знаю, госпожа, — сказала Дананир. — Что же еще он сделал?

— Да не о нем сейчас речь, на сына его, Ибн аль-Фадля, хочу пожаловаться.

— На сына? — удивилась Дананир.