— Я крайне жаждал узнать новость, которую ты мне поведал. Я даже пожелал прибегнуть к помощи этого ясновидца. Но сейчас необходимость в том отпала, — он сглотнул слюну и устроился поудобнее на подушке. — Однако я рад познакомиться с тобой, богослов. Возможно, ты понадобишься мне в другой раз.
Аль-Хариш смекнул: Ибн Махан был уверен, что новость больше никому не известна. Он бросил на Садуна взгляд, значение которого тот сразу же понял. В одном мнимый богослов был уверен полностью: тайны, которой владел он, никто в Багдаде знать не мог. Он бросил на аль-Хариша ответный взгляд, улыбнулся и слегка пожал плечами.
— Я вижу, начальник тайной службы сейчас занят беседой с начальником почтового ведомства и господином нашим Ибн аль-Фадлем, — обратился аль-Хариш к Ибн Махану. — Боюсь, мы явились некстати.
— Что ж, прорицателями тоже не стоит пренебрегать в таких случаях! — рассмеялся Ибн Махан, и что-то похожее на интерес блеснуло в его глазах. — Особенно, если их предсказания соответствуют истине. Ну, богослов, известно ли тебе событие, которое взволновало нас?
— Возможно, что и известно, — ответил Садун как можно более непринужденно.
— Новость, о которой вы здесь шепчетесь, — вмешался аль-Хариш, — он знал много часов тому назад!
— Что же это за новость? — притворился непонимающим Ибн Махан.
Аль-Хариш взглянул на Сельмана, и тот понял, что час его пробил.
— Смерть ар-Рашида для меня не новость, — сказал он спокойно. — Мне показалось, что я могу узнать еще кое-что, и я сегодня вечером занялся магией… Но возможно ли случиться такому, что мне открылось?
Глава 22. Замешательство Ибн Махана
Ибн Махан вздрогнул от неожиданности и уставился на начальника почтового ведомства, словно ожидая, что тот разделит его недоумение. Но тут вступил в разговор Ибн аль-Фадль:
— Ты знаешь о чем-то еще, кроме смерти ар-Рашида?
— Халиф, да будет милостив к нему всевышний, — степенно ответил Садун, — был нездоров еще до отъезда в Хорасан, и все мы могли предвидеть его кончину. Но магия открыла мне другое… Я бы поведал это вам, но лишь при том условии, что вы обещаете не рассказывать господину нашему аль-Амину, — пусть узнает сам, но не от меня.
Понятно, мнимый богослов вовсе не имел в виду того, что говорил: поставленное условие должно было расшевелить любопытство присутствующих, это была обычная уловка хитреца. Ведь если говорить о своем желании сохранить тайну (боже упаси, кто узнает!), то можно быть уверенным, что всякий узнавший сообщит об этом (конечно же, по секрету!) всем, кому может, расписав заодно и скромность такого человека.
Так оно и вышло: Ибн аль-Фадль, услышав просьбу Садуна, тут же загорелся желанием немедленно проникнуть в тайну.
— Если ты знаешь что-то стоящее, — заговорил этот красавец, — то в твоих же интересах довести сию новость до господина нашего аль-Амина и тем снискать его милость. Но известие это в самом деле важное?
— Тайна, которая мне открылась, имеет к господину Ибн аль-Фадлю касательство большее, чем ко всем присутствующим, — многозначительно заметил Садун.
Сын визиря, сам того не замечая, подвинулся ближе к говорящему.
— Что такое?.. И почему это должно касаться Ибн аль-Фадля в особенности? — забеспокоился он, не предполагая, что богослов может знать его в лицо.
— Тайна сия затрагивает Ибн аль-Фадля, поскольку связана с его отцом… то бишь, с твоим отцом…
То, что прорицатель знает его, не слишком удивило молодого повесу, — сейчас им целиком владело желание выведать секрет. Он посмотрел на Ибн Махана, прося у того помощи.
— Твои слова очень многозначительны, — сказал Ибн Махан. — Откройся нам, а там посмотрим. Я обещаю тебе милость нашего повелителя, если ты ее заслужишь.
— Ты, верно, хотел сказать «эмира верующих»? О, милость его — огромное счастье! Ведь все мы — его рабы!
— Почему ты называешь его эмиром верующих? — удивился Ибн Махан. — Ведь пока аль-Амин не более, чем первый престолонаследник! Пусть ар-Рашид и скончался, но станет ли аль-Амин халифом — еще вопрос.
— Он — уже халиф. Он и только он один. Все решено!..
Ибн Махан понял: вот она, новость!
— Он — халиф! Как это произошло?
— Это произошло, — тут ясновидец направил указующий перст на Ибн аль-Фадля, — стараниями господина нашего визиря, его отца!
Все повытягивали шеи, чтобы лучше слышать. Аль-Хариш, не менее других пораженный услышанным, вскричал:
— Так вот какую новость ты узнал после нашей встречи! Выкладывай все начистоту!
Садун горделиво выпрямился на своей подушке и, потупив глаза, словно читая невидимую книгу, лежавшую перед ним, начал пересказывать то, что услышал от Бехзада. За напряженным молчанием угадывалось, как колотятся сердца пораженных его рассказом собеседников. Особенно был взволнован Ибн аль-Фадль, переполненный гордостью за своего отца, оказавшего важную услугу аль-Амину. Кое-что из рассказанного он уже знал раньше и теперь, услышав, чем все закончилось, поверил в правдивость слов Садуна. И не успел тот окончить, как сын визиря оказался рядом с ним и в восторге стал похлопывать его по плечу.