Al Azif. Книги I-III

Тридцатого сентября всё семейство успешно добралось до дома, несмотря на пару укачиваний и одно спущенное колесо. Они останавливались на ночёвки как в большом и красивом отеле, так и в маленьком уютном мини-отельчике, где было совсем не грязно, а соседи не были наркоторговцами и проститутками. Всё было хорошо, но душа просила домашней обстановки, а желудок не еды из кафе, или, уже тем более, из автомата, особенно учитывая то, что семейство обычно питалось «из-под ножа». Так что, так что – все были довольны и веселы достигнуть пункта «B» их путешествия, обнять дядюшку, подарить редких семян адских перцев и отправиться смотреть на его попытки выращивать васаби – новое хобби, пока ещё непредставленная пассия Теодора, готовит им некие разносолы. Ещё совсем юный Питер (он произносил своё имя несколько через «Е», будто француз или вроде того) обонял чудесные запахи приправ, мяса и морепродуктов, доносившиеся с кухни, где мелькал женский силуэт. Питер отметил, что дядюшка им открыл дверь весь перемазанный мукой и одетый в передник с бабочками, так что готовка у них шла в четыре руки, что вся семья сочла очень романтичным, и всё в таком духе. Тьфу. В конце концов, день рождения могли отметить за бокалом доброго эля, а детям вообще всё равно, у них праздник каждый день, но эту мысль я ввинтить не успел, ведь Питер не останавливался, а его голос был могуче-гипнотическим. И вот я сидел и продолжал слушать его истории, накапав сотку со льдом уже и себе. Пара порций всегда освежала уставший ночной мозг. Я глотнул, а он рассказывал мне про дядины перцы, про его дом, про кухню, про потенциальную тётю, и про то, какая вкусная там была мексиканская что-то-там. Кто вообще кормит детей острым? Они должны есть что-то вроде сэндвичей с сыром и шпинат. И сельдерей. В крайнем случае, макароны с сыром.

– Ох, Джим, это был отличный день. Мы ели, пили, веселились, общались друг с другом. Как все нормальные люди, в общем-то. Знаешь, в чём была ошибка? Что сделала тридцатое число днём скорбного прозрения? Мой отец сказал, что нам пора уезжать, а я уговорил его остаться и поехать утром. Мы все устали, и хотели хоть раз заночевать не в дороге. А тут ещё Мелоди, женщина дяди Тео, поддержала меня. Она была странная, но милая. Сказала, что мы сходим ночью на пляж. Сказала, что будем играть в фрисби, потом смотреть ужасы, а потом ляжем спать. Мне тогда это так круто показалось, понимаешь?

Я пожал плечами. Я, до конца не осознавал, почему я вообще там сидел, развесив уши и слушая историю какой-то неизвестной мне семьи, вместо того, чтоб выставить запоздалого говорливого выпивоху. Он глотнул, пока я молчал, но ему, наверно и не нужны были ответы: он продолжил свой спич. Отец Питера согласился ехать на следующий день, все обрадовались, Теодор принёс всем мороженого и ещё вина. Так они и сидели до темноты, а потом, как и обещалось, пошли на пляж. Взяли с собой много всяких вкусных мелких штук, сладостей, напитки. Взрослые, разумеется, уже изрядно набрались красного, и плачет по ним соцзащита, ну да ладно, это всё равно было очень давно. Как и собирались, они начали кидать друг-другу фрисби, что в моём понимании весьма скучная затея, которая пригодна, разве что, для собак. Мелоди кинула эту тарелку Питеру, но пацану не хватило прыти, и собачья игрушка выскочила у него из пальцев, улетев во тьму той части пляжа, которую Теодор не обжил вольным образом. Отец Питера хотел сам сходить, но Питер снова настоял на своём, да ещё и Мелоди выступила адвокатом, заявив, что дальше по берегу убрано и нет ничего опасного. Так что Питера отпустили с богом, попросив только, чтоб он не лез в воду. Питер боялся заходить в океан, и они это знали, разумеется. В этот момент уже и сам Питер вставил ремарку, что его могли убить наркоманы или съесть дикие собаки, которых в темноте не видно, но его родители боялись, что он утонет или напорется на опасный мусор.

– Мне дали фонарик, и вот я бегу с ним по пляжу, на котором и правда нет ничего, кроме песка. Долго-долго бежал, пока мои родные вместе с освещением не скрылись из виду. Потом, хоть страшно и стало, я бежал дальше. Тарелка исчезла. Я предположил, что её смыло в море. Вдруг всё и произошло. В тот момент я решил, что это рассвет, но потом вспомнил, что ещё и часу ночи нет, и солнце никак не могло предъявить свои права на бессмысленную реальность.

Свет становился ярче, а потом Питер понял, что он становится ещё и ближе. Он закричал, но с места сдвинуться уже не мог. Питер описал это так, будто в него врезался гигантский поезд, которого не было. Был толчок, был мощный порыв воздуха, который отшвырнул пацана на песок, как пушинку, но его не размазало ударом об металл, движущийся на гигантской скорости. Его будто бы ударило самим светом, и парень потерял сознание.