Аль Капоне: Порядок вне закона

Капоне это происшествие никак не коснулось. 16 января 1938 года он написал письмо сыну на трёх страницах: радовался его успехам в колледже (Сонни поступил-таки в Нотр-Дам) и рассказывал о собственных музыкальных достижениях: он может исполнять около пятисот песен, многие из которых сочинил сам. (Одну песню он посвятил Мэй, подарив на День матери, другую — Терезе, ещё одну — преподобному Джозефу Кларку, и тот хранил как сувенир листок со словами и нотами, подписанный Алем). «Мои обычные занятия здесь — Утренний двор, я хочу сказать — Двор развлечений, бейсбол, площадка для игры в подковки, площадка для гандбола, шашки и домино», — сообщал он, а заканчивал письмо словами: «Малыш, поступай так, как всегда, и не расстраивайся ни из-за чего. Когда тебе будет тоскливо, поставь какую-нибудь пластинку с песнями, о которых я тебе писал... Писать мне особо не о чем, но выше нос. Люблю, целую. Твой папочка Альфонс Капоне номер 85». Страдая от одиночества, в письмах он признавался в любви всем — не только жене, сыну и матери, но даже Велме Фезант и маленькой Долорес, дочери Мафальды.

Между прочим, Ральф развёлся с Велмой в марте 1938 года; похоже, причиной развода стало то, что он слишком часто распускал руки. Но в том же месяце, 29-го числа, его сын Ральфи Габриэль женился в Уильямспорте, штат Индиана, на Элизабет (Бетти) Барсалу — против воли её родителей.

Предки Барсалу приехали в Америку из Франции и проживали в Индиане как минимум с конца XVIII века. Со временем они разбогатели. Отец Бетти, Пол Кили Барсалу, скупал недвижимость и владел большей частью Саут-Сайда; женат он был на ирландке Эллен Мари Кавана. Бетти выросла в большом доме с дворецким и горничной; одежду ей шили на заказ. Но после биржевого краха 1929 года её отец потерял почти всё, был вынужден распродать собственность для покрытия долгов, перевёл Бетти из частной школы в государственную. Это ей не понравилось, и в 1935 году, в 16 лет, она бросила учёбу. Два года спустя она познакомилась с Ральфи, который тогда учился в колледже Нотр-Дам, и практически сразу поселилась у него, в Индиане. Ральфи участвовал в постановках студенческого театра; позже, учась в Университете де Поля в Чикаго, он войдёт в редколлегию и напишет заметки для выпускного журнала. Но белокурую красотку Бетти привлекало не это, а романтическая аура вокруг имени Капоне. Одетые с иголочки, снисходительно улыбающиеся гангстеры с сигарами в зубах и с бриллиантовыми перстнями на пальцах, ездящие на сверкающих отполированных лимузинах и хвастающиеся друг перед другом красотой своих жён, закутанных в меха, — вот какая жизнь её манила. Её родители, напротив, не допускали и мысли о том, чтобы породниться с семьёй преступников, самый известный из которых в данный момент сидит в самой страшной тюрьме. Их дочь — невестка Аля Капоне, какой кошмар! Она попала в мир, где стреляют из автоматов и бросают бомбы!

Реальность была совсем иной. Капоне сделался мишенью для насмешек зэков, в том числе из-за шаркающей походки и привычки что-то бормотать себе под нос. Несомненно, это были проявления прогрессирующей болезни, но на них никто не обращал внимания, пока 5 февраля 1938 года не грянул гром. Утром, когда дали сигнал отправляться на завтрак, дежурный офицер заметил, что Капоне одет в синий «воскресный» костюм, а не в комбинезон, какой заключённые носили по рабочим дням. Он сделал замечание, Аль поскорее переоделся и пристроился в хвост очереди, направлявшейся в столовую. После завтрака, когда все возвращались в камеры, Аль снова ошибся — вместо своего коридора пошёл в другой, но после окрика сразу исправился. Когда произвели распределение по мастерским, дежурный офицер обнаружил Капоне в его камере: он позеленел, его рвало. Сообщили помощнику коменданта; тот вызвал врача, который увёл заключённого в лазарет. Узнав об утренних инцидентах и увидев, что Капоне еле ворочает языком, доктор Хесс послал за психиатром Эдвардом Твитчеллом, и они констатировали первые симптомы паралича, вызываемого сифилисом.

Узнав о диагнозе, Капоне больше не стал противиться и согласился на спинномозговую пункцию. Жидкость отправили на анализ в Сан-Франциско, в военно-морской госпиталь; реакция на сифилис была положительной. Ещё до получения результатов анализа весь Сан-Франциско уже знал, что Капоне в больнице. Джонстона осаждали репортёры, он не успевал отвечать на телефонные звонки. Он говорил в трубку так, как научили его врачи, но всё равно 8 февраля газеты по всему миру вышли с крупными заголовками: «Аль Капоне сошёл с ума», «Аль Капоне в тюрьме лишился рассудка». «Окленд трибюн» писала, что Капоне сопротивлялся охранникам, тащившим его в больницу, плевал во встречных заключённых, поэтому на него надели смирительную рубашку. Вся Америка узнала по радио «сенсационные подробности».