Алая аура протопарторга

Широкое лицо чудотворца было скорбно-задумчиво. Вокруг примыкающей к обрыву лужайки металась незримая простому люду мелкая лесная погань: заблудилки, спотыкалки, толканчики… На саму лужайку даже и не совались — отпугивала алая аура Африкана. Просунулось в развилину стволов очумелое рыльце лешего. Хозяин рощицы испуганно повёл круглыми бельмами, шевельнул вывороченными ноздрями — и сгинул. Анчутку он не приметил. Хотя будь домовичок один — нипочём бы ему не укрыться от приметливой родни…

Потом кто-то по-кабаньи проломился через кустарник и страшно скомандовал:

— Стой! Руки за голову!

Анчутка в ужасе схватил протопарторга за ногу, мешая шнуровать ботинок. Тот поднял голову и различил в двух шагах перед собой кряжистого отрока в каске и в бронежилете поверх пятнистого комбинезона. Потопал обутой ногой и недовольно кивнул в сторону чернеющей в сумерках осины. Пограничник тут же перенацелил автомат и, мягкой тяжёлой поступью подойдя к дереву, упёрся стволом в кору. Привычными движениями обыскал осину, нашарил сучок, нахмурился.

— Контрабанда?.. — недобро осведомился он. — А ну-ка документы!.. Куда?! Руки за голову, я сказал!.. Сам достану…

Африкан принялся за второй ботинок. Пограничник с угрюмым сопеньем изучал в свете фонарика сорванный с дерева нежный молодой листок.

— Справка об освобождении?.. Мало того, что рецидивист, так ты ещё и шпионов переправляешь?.. Говори, сука, где клиент! Где этот, в рясе?..

Потянуло лёгким ночным ветерком. Листва осины сбивчиво забормотала. Пограничник выслушал древесный лепет с тяжёлым недоверием. Тем временем через кустарник проломился ещё один пятнистый в бронежилете и, кинув быстрый взгляд в сторону товарища, проверяющего документы, устремился к берегу.

— Хлюпало! — с плаксивой угрозой в голосе взвыл он, склоняясь над обрывом. — Ну ты что ж ершей не ловишь, чёрт пучеглазый!.. Водяной, называется! Лыцку продался?..

Внизу плеснуло, зашуршал осыпающийся по крутизне песок, заскрипели, затрещали вымытые из берега древесные корни. Кто-то карабкался по круче. Вскоре на край её легла лапа с перепонками, потом показалась жалобная лягушачья морда. Глаза — как волдыри.

— Ну да, не ловлю!.. — заныл в ответ речной житель. — Я его ещё в нейтральных водах щекотать начал. Вот!.. — и, болезненно скривившись, бледный одутловатый Хлюпало (кстати, подозрительно похожий на скрывшегося от правосудия Бормана) предъявил скрюченный, сильно распухший палец, которым он, судя по всему, и пытался пощекотать нарушителя из-под воды. — Тут же судорогой свело!..

Странные какие-то пошли водяные: ни бороды, ни волос — так, какая-то щетинка зеленоватая… Бритый он, что ли?..

Африкан притопнул туго зашнурованным ботинком и, кряхтя, поднялся с коряги. По всем прикидкам выходило, что статуса чудотворца его в ближайшие несколько дней лишить не посмеют…

— Лохи… — со вздохом подытожил он, не без ехидства оглядев собравшуюся на берегу компанию. — Пошли, Анчутка…

* * *

Ночь была чернее Африкановой рясы и с такими же бурыми подпалинами. По левую руку, надо полагать, лежали невидимые пруды: там гремел сатанинский хохот лягушек. Вдали звёздной россыпью мерцала окраина Чумахлы (второго по величине города суверенной Республики Баклужино), а шагах в сорока желтели три окошка стоящего на отшибе домика. В их-то сторону и направлялся неспешным уверенным шагом опальный протопарторг. Кстати, а почему окон три, когда должно быть два? Ах, это у него ещё и дверь настежь распахнута… Не решающийся отстать Анчутка семенил рядом.

— Нельзя мне туда… — скулил он, отваживаясь время от времени легонько дёрнуть спутника за подол. — Домовой увидит, что мы вместе, братве расскажет… Свои же со свету сживут…

— А по-другому и не бывает… — дружески утешил его Африкан. — Только, слышь, мнится мне, Анчутка, никакого уже домового там нет. Ни домового, ни дворового, ни чердачного.

Протопарторг отворил калитку. Три полотнища желтоватого света пересекали отцветающий сад. Безумствовала сирень. Анчутка повёл ноздрями, повеселел и больше за подол не дёргал. Видимо, понял, что Африкан прав: был домовой, да недавно съехал…

Переступив порожек, оба оказались в разорённой кухне, где за покрытым прожжённой клеёнкой колченогим столом сидел, пригорюнившись, сильно пьяный хозяин — волосатый до невозможности. Заслышав писк половицы под грузной стопой Африкана, он медленно поднял заросшее до глаз лицо и непонимающе уставился на вошедших. Потряс всклокоченной головой — и снова уставился. Ошалело поскрёб ногтями то место, где борода у него переходила в брови… Трезвел на глазах.

— Ну, здравствуй, Виталя… — задушевно молвил Африкан. — Узнаёшь?.. Вот обещал вернуться — и вернулся…

— Ты… с ума сошёл… — выговорил наконец хозяин.

— Ну, с ума-то я, положим, сошёл давно… — усмехнувшись, напомнил Африкан. — А вот в Лыцке чуть было не выздоровел. Ладно спохватился вовремя! Нет, думаю, пора в Баклужино. А то, глядишь, и впрямь за нормального принимать начнут…