Алая аура протопарторга

— Тихо ты, тихо… — сдавленно проговорил Выверзнев и опасливо оглядел лестничную клетку. Столь интригующее начало произвело на Нику определённое впечатление. Быстро пропустив гостей в прихожую, она в свою очередь пристально осмотрела площадку и прикрыла дверь почти бесшумно.

Пройдя в большую комнату, Николай упал в кресло и долго не мог произнести ни слова. Чудотворная стояла в углу рядом с прислонённым к стеночке помповым ружьём. В противоположном углу с очумелым видом переминался взъерошенный домовичок дымчатой масти, явно готовый в случае чего дать тягу.

— Ты хоть сама понимаешь, что натворила?.. — безнадёжно спросил Выверзнев.

— А что я натворила?! — немедленно взвилась Ника. — Ни Панкрата, ни Африкана — вообще никого! Стою на крыльце, как дура, одна, в камуфле, с ружьём!.. Жду! Никто не подходит!..

— Да нельзя… нельзя тебе было брать эту икону!

— Почему нельзя?.. А это что в углу стоит?..

— Нет, я не могу… — простонал Николай. — Аристарх, ну хоть ты ей растолкуй!..

— А как это я растолкую? — испуганно сказал Аристарх. — Ты же сам говорил, что данные секретны…

Отменно сказано! Можно было побиться об заклад, что после таких слов Ника выпотрошит обоих, но до истины докопается… Так оно и случилось. Уже через несколько минут совершенно измочаленный Николай Выверзнев сидел в кресле, уронив лицо в ладони, и старческим бессильным голосом излагал всё как на духу:

— Наша сотрудница…

— Ах, ваша сотрудница?..

— Да… наша сотрудница… должна была взять чудотворную икону и выйти к блокпосту… А у баклужинских пограничников задание: попытаться её задержать… но при виде иконы все они падают ниц… по команде…

— Прелестно!.. Значит, как выкрадывать икону — так я, а как падать ниц — так перед ней?..

— На лыцкой стороне все тоже падают ниц…

— Ах, и на лыцкой тоже?..

— Да… К мосту сбегаются толпы комсобогомольцев… Ну, в смысле, наши люди в комсобогомоле, а там уже все прочие… Сопровождаемая толпой, сотрудница идёт с иконой в Лыцк…

— А почему не я?!

Ахнула тишина. Выверзнев и Аристарх, глядя на разъярённую Нику, слегка отшатнулись. Анчутка наполовину ушёл в стену.

— Да потому что я тебе запрещаю! — опомнившись, рявкнул Выверзнев.

Собственно, с этого момента операцию можно было считать начавшейся…

Приблизительно в то же самое время или даже чуть пораньше того в служебное помещение чумахлинского блокпоста ворвался разъярённый кряжистый отрок в бронежилете поверх пятнистого комбинезона.

— Пристрелю падлу!.. — кровожадно пообещал он.

— Какую?.. — с интересом спросили у него, прекращая чистить оружие.

— Какую-какую!.. Хренопятую! Лезет и лезет за шлагбаум! Вышвырну — опять лезет!..

— А чего это он?

— Чего-чего… Африкан его перед смертью проклял, а наши расколдовать не могут!.. Теперь вот к мавзолею рвётся — в Лыцк…

— А как проклял-то?..

Отрок хотел снова заругаться, но вместо этого взгоготнул, повеселел и ясными простыми словами сообщил товарищам по оружию, как именно покойный протопарторг проклял стащившего ботинки воришку и что у того выросло на пятке…

— Да гонишь!.. — усомнился кто-то.

— Не веришь — поди посмотри…

Несчастный сидел понурясь на обочине метрах в двадцати от шлагбаума. Правая нога была замотана тряпицей.

— Здорово, контрабандист… — приветствовал его один из подошедших. — Давай показывай, чего ты там без пошлины в Лыцк провезти хотел… Декларацию заполнять будем…

Калека затравленно посмотрел на балагура и не ответил.

— Показывай давай, а то обыщем… — погранец слегка повысил голос.

— На, обыскивай! — остервенело бросил калека и ткнул в воздух спелёнутой пяткой.

Пограничники с несколько оскорблённым видом отодвинулись и заложили руки за спину.

— Гля, обиделся!.. — с удивлением сообщил один другому.

— Жрать охота… — злобно сказал калека. — С утра не жрамши…

Сторговались за буханку хлеба и банку тушёнки. Обиженный Африканом бедолага размотал тряпицу и выставил половозрелую пятку на всеобщее позорище. Потом, не обращая внимания на жизнерадостный гогот погранцов, накинулся на жратву. Утолив первый голод, вскинул голову и заметил, что народу вокруг поприбавилось.

— Так! — решительно сказал он, вновь пеленая ступню. — А вы куда, на халяву? Ишь, деловые…

— Сколько за погляд? — ухмыляясь, осведомился огромный шофёр следующего за бугор фургона.

— Червонец, — отрубил калека, кладя перед собой кепку. Ещё раз осмотрел толпу и, заметив миловидное девичье лицо с наивно распахнутыми глазами, добавил сурово: — С баб — четвертак!..

Машин у моста скопилось в тот день много. В кепку летели алые червонцы с профилем Нехорошева и радужные четвертаки, где старый колдун Ефрем был изображён вполоборота. Затем уникумом заинтересовались интуристы — и в кепке зазеленело.