Простая, но очень красивая темно-зеленая четырехместная коляска остановилась перед разрушенным порталом у входа в их ветхий особняк. Компания вышла к ней и (за исключением доброго дядюшки Веннера, который должен был выехать через несколько дней) расселась по местам. Они весело переговаривались и смеялись, к тому же – как часто бывает в моменты, которые заставляют наши сердца биться быстрее, – Клиффорд и Хепизба навсегда попрощались с домом своих прадедов, но едва ли с большим чувством, чем если бы собирались вернуться обратно к вечернему чаю. Стайка мальчишек прибежала к дому, привлеченная необычным видом коляски и пары серых лошадей. Узнав среди них маленького Неда Хиггинса, Хепизба сунула руку в карман и подарила сорванцу, своему самому первому и самому прожорливому покупателю, горсть серебра, которого было достаточно, чтобы наполнить сказочную пещеру его утробы любыми четвероногими, какие только смогут пройти в арку входа.
Двое прохожих явились на улицу как раз в тот миг, когда коляска тронулась с места.
– Ну, Дикси, – сказал один из них, – что ты об этом думаешь? Моя жена три месяца держала грошовую лавку и потеряла пять долларов на издержках. Старая дева Пинчеон торговала примерно столько же, а теперь разъезжает в своей коляске, имея сотни тысяч, а если сложить ее долю с долями Клиффорда и Фиби, получится вдвое больше! Если решишь назвать это удачей, я соглашусь, но если считать это волей Провидения, я ничего в этом мире не понимаю!
– Очень хорошее дело, – ответил мудрый Дикси. – Очень хорошее дело!
Колодец Молов все это время, хоть и оставленный в одиночестве, показывал череду калейдоскопических картин, в которых одаренный зритель мог бы прочесть и предсказать будущее богатство Хепизбы и Клиффорда, а также наследника легендарного колдуна и деревенской девушки, на которую он набросил любовную сеть колдовства. Вяз Пинчеонов, густую листву которого сентябрьский шторм пощадил, шептал неразборчивые пророчества. И мудрый дядюшка Веннер, медленно проходя мимо разрушенного крыльца, вдруг услышал звуки музыки и представил себе милую Эллис Пинчеон, которая, став свидетелем всех деяний, минувших бед и нынешнего счастья своих родственников, на прощание исторгла радостный вздох из своего клавикорда, свободно воспаривший к небесам от Дома с Семью Шпилями.