Алая буква

Одним из доступных ему развлечений, которые в основном придумывала для Клиффорда Фиби, были куры, порода которых, как мы уже говорили, с незапамятных времен передавалась в семье Пинчеонов по наследству. Повинуясь капризу Клиффорда, которому не нравилось видеть их в загородке, кур выпустили на свободу, и теперь они свободно бродили по саду, делали мелкие пакости, однако сбежать им не позволяли три дома, огораживавшие сад, и деревянный забор с четвертой его стороны. Бóльшую часть своего досуга они проводили на краю источника Молов, который был местом обитания неких улиток, очевидно, считавшихся среди кур деликатесом; а солоноватая вода, какой бы тошнотворной она ни была для всего остального мира, судя по всему, высоко ценилась данным куриным семейством, поскольку их часто видели запрокидывающими головы и смачивающими горло с таким видом, с каким дегустаторы вин собираются у испытуемой бочки. Их в целом тихое, но крайне разнообразное общение, а иногда и монологи – во время выкапывания червяков из жирного чернозема или пощипывания растений, отвечавших их вкусам, – велись таким домашним тоном, что заставляло задуматься, не пересекаются ли хозяйственные идеи людей и кур. Все куры обладают достойными изучения манерами, но не бывало в природе других птиц столь удивительного вида и поведения, как у этого древнего семейства. Они наверняка унаследовали традиционные странности долгой череды предыдущих поколений, передаваемые в непрерывной последовательности отложенных яиц; или же именно этот петух и две его женушки уродились шутниками, а вдобавок слегка помешались от долгого уединения и симпатии к Хепизбе, своей покровительнице.

Как же странно они выглядели! Сам петух, хоть и смотрел на всех с высоты своих длинных тонких ног и не менее длинной родословной, размером был не больше обычной куропатки, а две его женушки – не больше перепелок, что же до единственного цыпленка, он все еще мог без труда поместиться в яйце и в то же время был вполне взрослым, оперившимся, умудренным и опытным, чтобы основать собственный род. Вместо того чтобы быть в семье младшим, он словно собрал в себе все минувшие годы не только представителей своей семьи, но и всех прародителей, чьи особенности проявились в его маленьком теле. Мать относилась к нему как к единственному в мире цыпленку, необходимому для того, чтобы этот мир существовал. Этим отношением мать оправдывала защиту своего цыпленка, раздувая свою крошечную персону буквально вдвое и бросаясь в лицо тому, кто осмелился хотя бы посмотреть на ее бесценное дитя. Не меньшая ревность прослеживалась в истинном фанатизме, с которым она копалась вокруг избранных цветов и овощей в поисках самого толстого червя у его корней. Нервное квохтание, когда цыпленок скрывался из глаз в траве или под листьями тыквы, мягкие звуки одобрения, когда он прятался под ее крылом, вопли плохо скрытого страха и воинственности, когда она видела главного своего врага, соседского кота, сидящего на высоком заборе, – эти звуки можно было слышать во дворе на протяжении всего дня. И со временем наблюдатели начинали испытывать почти столько же интереса к цыпленку из почтенного семейства, сколько испытывала его мать-курица.

Фиби, подружившейся со старой курицей, порой позволялось брать цыпленка в руку, и маленький ее кулачок практически полностью скрывал его тельце. Когда она с любопытством изучала наследственные черты – едва заметный гребешок, забавную кисточку на голове, шпоры на лапках, – пернатый наследник, как позже она уверяла, вполне разумно ей подмигнул. Дагерротипист однажды шепнул ей, что эти признаки принадлежат к числу странностей семейства Пинчеон и что цыпленок является символом жизни старого дома, необъяснимым и загадочным. То была пернатая загадка, тайна, проклюнувшаяся из яйца, и столь же необъяснимая, как если бы яйцо было тухлым!