Алая буква

А как же Фиби относилась к Клиффорду? Девушка была не из тех, кто тянется к странным и исключительным человеческим характерам. Больше всего ей подходил ровный тракт накатанной и обычной жизни, и компаньоны, которым она радовалась бы, встречались на каждом шагу. Тайна, которой был окутан Клиффорд, не производила на нее ни малейшего впечатления, разве что вызывала досаду вместо пикантного очарования, которое могла бы найти в ней иная женщина. Однако ее врожденная доброта проявлялась не столько благодаря мрачному очарованию его судьбы и тонкостям его характера, сколько благодаря простому сочувствию к столь одинокому сердцу, на которое не могло не откликнуться ее собственное живое сердечко. Она относилась к Клиффорду с ласковой заботой, поскольку он так нуждался в любви и так мало ее получал. С исключительным тактом, результатом немеркнущей и всеобъемлющей чувствительности, она всегда определяла, что следует для него сделать. Всю болезненность его разума и прошлого Фиби игнорировала, тем самым сохраняя здоровыми их отношения, при всей своей неосторожности, но с дарованной Небом свободой, из которой она состояла. Слабые разумом и, возможно, телом тем безнадежнее и ужаснее заболевают, чем больше видят в окружающих отражение собственного недуга, а потому вынуждены вдыхать яд собственного заразного дыхания, бесконечно ходя по кругу. Но Фиби позволила своему бедному пациенту вдохнуть чистый воздух. Она напоила этот воздух ароматом не дикого цветка – поскольку дикость не была ей присуща, – но благоуханием садовых роз, гвоздик и других столь же сладко пахнущих растений, которые природа и люди выращивали из года в год, из века в век. Подобным цветком для Клиффорда стала сама Фиби, и так же радовал его глоток ароматного воздуха.

И все же нужно заметить, что порой ее лепестки опускались под гнетом мрачной окружающей атмосферы. Она чаще бывала задумчивой. Наблюдая за лицом Клиффорда и видя поблекшую элегантность почти угасшего интеллекта, она пыталась уяснить, что же произошло в его жизни. Или он всегда был таким? И эта вуаль накрывала его с рождения? Вуаль, под которой его дух больше прятался, чем проявлялся, и сквозь которую он столь смутно видел реальный мир, – была ли эта серая материя сплетена из еще более темных страданий? Фиби не любила загадок и с радостью избавилась бы и от этой. И все же ее размышления о характере Клиффорда были полезны, поскольку в своих непроизвольных умозаключениях, а также благодаря очень странному обстоятельству, достойному отдельной истории, она постепенно привыкла к его ужасному состоянию. И при всей жестокости мира, она слишком хорошо знала кузена Клиффорда – или же думала, что знает, – чтобы содрогнуться от прикосновения его тонких и хрупких пальцев.

Спустя несколько дней после появления этого замечательного жильца повседневная жизнь старого дома, о котором ведется этот рассказ, обрела поразительную размеренность. По утрам, вскоре после завтрака, Клиффорд обычно засыпал в своем кресле – беспокойно, то и дело выныривая из густой тучи дремы в более тонкие туманы, которые наполняли его сознание, – и так проводил время до полудня. Эти часы дремоты рядом с братом проводила старая леди, в то время как Фиби занималась лавкой, и люди быстро привыкли к этому расписанию, предпочитая ходить за покупками к юной лавочнице именно по утрам. После обеда Хепизба откладывала вязание – длинных чулок из серой пряжи, которые готовила брату на зиму, – и, со вздохом нахмурившись на прощание Клиффорду, отправлялась за прилавок. Наступала очередь девушки быть сиделкой, хранительницей и подругой по играм – все эти названия ей подходили – седовласого старика.

10 Сад Пинчеонов

Клиффорд, если Фиби активно не вмешивалась, обычно был склонен к апатии, которая поглощала все его способы бытия и которая неспешно советовала ему проводить в утреннем кресле все время до самого вечера. Но девушка редко терпела поражение, когда увещевала его перейти в сад, где дядюшка Веннер и дагерротипист проделали столько работы над крышей беседки, что та отныне являлась вполне достойным укрытием от палящего солнца и частых дождей. Хмель так пышно разросся по бокам небольшого строения, что превратил его интерьер в зеленое убежище с бесчисленным количеством окошек и щелок, сквозь которые можно было созерцать сад – такое же убежище, но чуть большего размера.