Алая буква

Оставшись без клейма, Эстер испустила долгий глубокий вздох, с которым бремя стыда и страданий покинуло ее душу. О небывалое облегчение! Она не осознавала груза, пока не испытала свободы! Повинуясь новому импульсу, она сняла с себя строгий чепец, удерживавший волосы, и позволила им рассыпаться по плечам густой темной волной, в которой запутались тени и свет и которая придала очарование мягкости чертам ее лица. На губах ее и в глазах играла нежная и светлая улыбка, которая, похоже, рождалась в самом сердце. Алый румянец заливал ее щеки, которые так долго привыкли быть бледными. Ее пол, ее юность, все богатство ее красоты вернулись из того, что люди называют невозвратимым прошлым, и вновь ожили в ней девической надеждой и ранее неизвестным счастьем в волшебном круге этого часа. И, словно сумрак земли и неба был лишь влиянием этих двух смертных сердец, он исчез вместе с их печалью. В одно мгновение во внезапной улыбке небес вниз хлынул солнечный свет, затопив весь окружающий лес, огладив каждый зеленый лист, превращая опавшие желтые в золото и поблескивая на серых стволах огромных деревьев. Объекты, прежде крывшиеся в тени, теперь приобрели яркость. Русло маленького ручья можно было проследить по веселому блеску далеко, к самой тайне в сердцевине леса, которая сменила мрак на загадку радости.

Такова была симпатия Природы – дикой, языческой Природы леса, никогда не подчинявшегося человеческому закону, а теперь освещенному высшей истиной, – к блаженству двух сердец! Любовь, будь она новорожденной или же возрожденной из сна, похожего больше на смерть, должно быть, всегда призывает солнце, наполняя сердца таким свечением, что оно выплескивается через край во внешний мир. Будь лес по-прежнему сумрачным, он стал бы ярким в глазах Эстер и в глазах Артура Диммсдэйла!

Эстер взглянула на него, испытывая волнение от новой радости.

– Ты должен познакомиться с Перл! – сказала она. – С нашей маленькой Перл! Ты видел ее, да, я знаю! Но теперь ты посмотришь на нее другими глазами. Она такое странное дитя! Я едва ее понимаю! Но ты сердечно полюбишь ее, как я, и будешь советовать, как с ней справиться!

– Ты думаешь, дитя захочет меня узнать? – с некоторой неуверенностью спросил священник. – Я давно избегаю детей, потому что они зачастую не доверяют мне – и пятятся, когда их пытаются со мной познакомить. Меня боялась даже маленькая Перл!

– Ах, как это печально! – ответила мать. – Но она искренне тебя полюбит, а ты полюбишь ее. Она недалеко. Я позову ее. Перл! Перл!

– Я вижу девочку, – заметил священник. – Вон она, стоит в луче солнца, в отдалении, на той стороне ручья. Так ты думаешь, она сможет меня полюбить?

Эстер улыбнулась и снова позвала Перл, которая виднелась вдали так, как и описал ее священник, похожая на яркое видение в луче солнца, что падал на нее в проем древесных крон. Луч дрожал, отчего фигурка девочки казалась смутной и неразличимой, – похожей то на настоящего ребенка, то на духа, – в зависимости от яркости озарявшего ее света. Она слышала голос матери, но приближалась совсем неспешно.

Перл не скучала, пока ее мать целый час разговаривала со священником. Огромный темный лес – суровый, как казалось тем, кто приносил в своей груди вину и беспокойство мира, – стал товарищем по играм одинокому ребенку, насколько умел это делать. При всей своей мрачности лес вложил самое лучшее в попытку ее поприветствовать. Он предложил ей ягоды брусники, выраставшие в начале осени, но созревавшие лишь ближе к весне, которые теперь казались алыми каплями крови на облетевших листьях. Перл собирала их и наслаждалась их диким вкусом.