Алая графиня

Все пять дверей, выходивших в длинный коридор, почему-то оказались заперты, а слуги за ними вели себя как-то странно тихо. Да и сама лоджия была необычайно пустынна, если не считать одинокого старика, который переходил от факела к факелу и зажигал их от длинной свечи. Он медленно шаркал мимо нас, направляясь к покоям герцога, а потому не мог не слышать криков женщины, скорее всего, даже видел ее, бьющуюся в ручищах Бруно, самого могучего телохранителя герцога Миланского. Однако, как и все вышколенные слуги Галеаццо Сфорца, старик давно уже научился держать глаза долу, шагать размеренно и ничем не выдавать своих чувств, даже если и слышал крики несчастной.

Они неслись с восточной стороны, из лоджии, идущей вдоль мужского крыла замка, и становились все громче, перемещаясь к северо-восточной башне, к покоям герцога.

— Пустите меня! Ради всего святого!.. Люди, помогите! Кто-нибудь!..

Я сразу же поняла, почему в лоджии никого нет.

Катерина резко развернулась к нам, в ее глазах горел ехидный огонек, она едва не усмехалась.

— Мадонна, мы будем молиться? — обратилась девочка к Боне почти весело.

Темные выпуклые глаза герцогини широко раскрылись от обиды. Однако она сумела взять себя в руки и, не обращая внимания на старого слугу и Катерину, сверлившую ее оскорбительным, понимающим взглядом, подхватила юбки. Величественной поступью, со всей грациозностью, на какую было способно грузное тело, Бона двинулась мимо закрытых дверей дальше, к часовне.

Мы с Катериной вошли туда вместе с ней. При входе справа располагалась дверь, ведущая из домовой церкви в гардеробную герцога. Ради безопасности хозяина дома и сохранения приватности ни одна комната его покоев не выходила прямо на лоджию. Чтобы попасть к нему, необходимо было войти в часовню, оттуда — в гардеробную, которая, в свою очередь, соединялась со спальней, а из спальни можно было попасть в личную столовую его светлости, расположенную в северо-восточной башне. За ней размещалось самое северное помещение восточного мужского крыла, Кроличий зал. Там на стене висел конный портрет герцога. Он скакал по зеленому летнему парку за сворой борзых, гнавших кроликов. Эта комната уже выходила на восточную лоджию. Получалось, что попасть в покои герцога из общего коридора можно всего двумя путями: из часовни с северной лоджии либо из Кроличьего зала — с восточной.

Девушку явно притащили через Кроличий зал, чтобы никто, выходящий из комнаты герцогини, не увидел ее. Если бы из камина Боны не выпал тот раскаленный кирпич, то герцогиня благодаря певцам ничего не услышала бы и пребывала бы в блаженном неведении относительно того, что в покоях ее супруга творится насилие.

В часовне пахло свечным воском. Стены и хоры домовой церкви были отделаны резным темным деревом, как и покои герцогини. Единственным ярким пятном было большое витражное окно с изображением святого Амвросия, покровителя Милана. В золотой епископской митре, с белой бородой, он стоял на фоне изумрудной зелени. Солнце почти закатилось, витражное окно потемнело, часовня тонула в тенях, которые разгонял лишь мягкий свет ламп при входе и свечей на алтаре, под большим деревянным распятием с бронзовым Иисусом, уронившим голову на плечо. В часовне не было печей, здесь царили мрак и холод. Бона верила, что Господь внимательнее прислушивается к молитвам тех, кто испытывает страдания, вот почему часто надевала власяницу под тонкую шелковую рубашку. Наверняка она надеялась, что Господь спишет за ее страдания хотя бы часть грехов мужа.

Под алтарем горели в плошках несколько свечей, две из них — за благополучное возвращение Маттео. Бона опустилась перед алтарем на колени, а я зажгла еще две свечи — одну за спасение души герцога, вторую — за его жертву. Крики затихли. Я отошла от алтаря и опустилась на колени на подушку рядом с герцогиней, от которой пахло дымом и розовой водой.

Глубоко посаженные глаза Боны были крепко зажмурены, пухлые руки стиснуты, губы безмолвно двигались. Лицо ее казалось сосредоточенным и спокойным. Любой, кто не подозревал о душевной боли женщины, решил бы, что она просто погружена в молитву.

Катерина не стала опускаться на колени, с невозмутимым видом она стояла, прижавшись ухом к двери, ведущей в гардеробную герцога. Открыть ее она даже не пыталась, прекрасно понимая, что та заперта на засов. Когда Катерина была еще ребенком, пусть и достаточно взрослым, чтобы понимать суть происходящего, Бона в подобных случаях всегда отправляла ее в детскую. Но девчонка не слушалась и постоянно сбегала в мужское крыло, надеясь застать отца на месте преступления. Она была сильнее, умнее и проворнее своих нянек. В итоге Бона призналась, что герцог далеко не безгрешен, и стала приводить Катерину в часовню, чтобы та тоже молилась за отца.

Девочка отказывалась тратить время впустую и рассудительно интересовалась:

— Если мой отец не должен так делать, то почему же никто его не остановит?