Алая гроздь турмалина

Конечно, для семьи все объяснялось просто. В Санкт-Петербурге жила теперь овдовевшая Елизавета Францевна, а проведать сестру чем не повод? Во второй приезд Мятлевы были в столице, балы и званые вечера шли вовсю, так что подговоренная братом Елизавета в его сопровождении в один из декабрьских дней очутилась на пороге мятлевского дома. После смерти мужа она выезжала в свет нечасто, а потому была жадна до развлечений, музыки, шума, нарядов дам и улыбок галантных кавалеров. Убедившись, что за сестру можно не беспокоиться, Александр Францевич рискнул выйти из бальной залы и пройтись по гостиным.

В первой было многолюдно. Здесь за светской беседой проводили время гости, которые не любили танцев или не терпели шума. Изредка раскланиваясь и делая вид, что у него болит голова, Александр Францевич перешел во вторую гостиную, остановился у печи, делая вид, что внимательно изучает античный барельеф – танцовщицу в древнегреческой одежде.

Снова потерев виски и сделав одновременно утомленное и заинтересованное выражение лица, Александр Францевич прошел в третью гостиную, где не было ни одного человека. Он подошел к изразцовой печи в углу, которую, кажется, в своих ночных бдениях без сна изучил вдоль и поперек, с трудом веря своим глазам, уставился на украшающий белые изразцы барельеф – музу с лирой в руке. Да, если верить мужу сестры, это та самая печь.

По внутренностям мгновенно разлился жар, сменившийся тут же страшным, практически трупным холодом, тем самым, что совсем скоро начнет вымораживать Александра Францевича до тех пор, пока не сведет в могилу. Штольцен зажмурился на мгновение, потом резко распахнул глаза и поднял взгляд чуть выше, под самый свод печи, где над музой располагалась небольшая белая плитка с едва выступающими пересекающимися линиями, складывающимися в непонятный Александру Францевичу рисунок.

Впрочем, значение рисунка было сейчас совсем неважно. Ледяными руками, сотрясаемый приступами дрожи, Штольцен воровато оглянулся, но гостиная была по-прежнему пуста, лишь из открытой двери раздавались голоса и взрывы хохота. Он поднял руку, нажал на плитку с непонятным рисунком, раздался тихий щелчок, и плитка отошла в сторону, открывая щель, ведущую внутрь. Господи, помилуй!

Привстав на цыпочки, Александр Францевич с трудом засунул пухлую руку внутрь. Пальцы сжимались и разжимались, хватая пустоту. Такая же пустота разливалась внутри, густая, вязкая, черная. Вдруг пальцы коснулись чего-то круглого, очень твердого и странно-теплого. Александр Францевич выдернул руку, сунул ее вместе с непонятной пока находкой в карман, а другой ловко захлопнул дверцу тайника. Щелк, и ничего не напоминало о том, что он только что сделал.

Чувствуя странное биение крови в зажатом в кармане кулаке, он погладил лиру, которую держала античная муза.

– Удивительной красоты печи, – услышал он и, повернувшись на голос, увидел входящего в гостиную хозяина дома Ивана Петровича Мятлева. – Главное – редкие. Вам тоже понравились?

– Да, вот, было любопытно глянуть, – прохрипел Штольцен. – Да и тепло от них идет, а я, признаться, продрог.

– Вы, милостивый государь, выглядите нездоровым, – заметил собеседник. – Думаю, вам стоит прилечь. Позвать слугу?

– Нет, что вы, – испугался Александр Францевич, мгновенно покрывшись ледяной испариной, – я лучше поеду домой. Будьте так добры послать за моей сестрой – Елизаветой Францевной фон Гессен.

– Разумеется, – Мятлев склонил голову и вышел из комнаты, оставив гостя в тягостном недоумении: видел или нет, заметил или не заметил. Еще раз бросив короткий взгляд на пустынный дверной проем, он вытащил руку из кармана и разжал кулак. Словно сноп искр брызнул по ладони, освещая ее ровным красноватым светом. Александр Францевич Штольцен держал в руке знаменитый рубин Цезаря.

Глава четвертая

Лена злилась так сильно, что у нее даже руки дрожали. С утра она была полна решимости все-таки встретиться на объекте с подрядчиком, чтобы обсудить начало работ. Она даже позвонила оставившему свой телефон следователю спросить разрешения на такую встречу и получила ответ скучным голосом, что все оперативные действия в доме Яковлева проведены, а потому она может встречаться там, с кем считает нужным.

Однако, несмотря на полученное разрешение, встреча опять откладывалась на неопределенный срок, и все из-за этого Дмитрия Макарова, который, оказывается, уехал в Москву, в командировку. Именно так он объяснил свою невозможность встретиться с Леной сегодня и завтра.

– Я уже в дороге, – сказал он, когда она позвонила с предложением все-таки вернуться к намеченным планам. – Я понимаю, Елена Николаевна, что вы хотели бы не затягивать начало работ, но сегодня вечером и завтра утром у меня важные деловые переговоры. Они давно запланированы, я не могу их перенести и, тем более, отменить. Приеду только завтра к ночи, но обещаю, что послезавтра мы с вами обязательно увидимся.

Возможно, это было некоторой формой извинения, но разъяренная Лена, которой предстояло потерять два дня, никакого сожаления не услышала.