Алая гроздь турмалина

Через пять минут оба Макаровых точно знали, что в доме действительно побывал посторонний. Высокая худощавая фигура, несмотря на жару одетая в черную толстовку с капюшоном, закрывающим лицо, появилась на пороге прихожей, непонятно как открыв дверь (тут Дмитрий сделал зарубку на память – обязательно поменять замок). Она сделала несколько шагов, остановившись у шкафа, замерла, закрыв лицо рукавом, повертела головой по сторонам, видимо, обнаружила вмонтированный под самый потолок глаз камеры и тут же исчезла. Аккуратно закрылась входная дверь, снова проскрежетала то ли отмычка, то ли полученный неизвестно где ключ, и все стихло. Судя по записи, случился этот короткий визит часа полтора назад, – в то время, когда Макаров объяснялся с полицией в доме по соседству.

– Какая хитрая умная сволочь, – с легким восторгом в голосе сказал Женька. – Не сразу сообразил, что в доме могут быть камеры, но быстро, и сумел не попасться. Есть мысли, кто это может быть?

– Ни одной, – честно ответил Дмитрий. – Понятно только, что вся эта канитель имеет то же происхождение, что и убийство Беспалова, а также трэш, который приключился сегодня у Еропкина.

– Угу, и при всем этом Елена Николаевна Беседина пытается уверить нас: в дом к Еропкину залезли из-за того, что он ювелир.

Дмитрий внутренне усмехнулся. Если бы его брат был дураком, то вряд ли дослужился до поста начальника уголовного розыска.

– Я разберусь, Жень, – коротко сказал он.

– Надеюсь, до того, как следующим трупом станет твой, – мрачно заметил брат. – Мне бы не хотелось сначала выезжать на место происшествия, а потом как-то объяснять случившееся маме.

– Жень, я взрослый. И при этом дееспособный, явно неглупый и довольно осторожный мужик. Давай исходить из этого.

– Давай, – легко согласился брат. – Ты действительно всегда знаешь, что делаешь, этого у тебя не отнять. Так что, она тебе нравится?

Делать вид, что он во второй раз не догоняет, о чем его спрашивают, Дмитрий не стал.

– Я и сам пока не понял, – признался он. – Слишком взрослая, слишком независимая, слишком ершистая. В анамнезе развод, довольно взрослый сын, старая собака, друг-инвалид и связанные с ним обязательства, странная связь с Беспаловым, и вранье, да, это ты правильно заметил. В общем, слишком много сложностей, Жень. А ты же знаешь, я сложности не люблю.

– Но она тебе нравится.

На этот раз вопроса не было, только утверждение.

– Нравится, – кивнул Дмитрий. – Сам же видишь, в ней что-то есть.

Брат посмотрел на него с жалостью, словно Дмитрий только что превратился в гукающего и пускающего слюни младенца.

– Я как раз ничего такого не вижу, – сказал он и вдруг засмеялся, – впрочем, как и ты в моей Дашке. У нас с тобой всегда был совершенно разный вкус.

– У тебя очень милая жена, – Дмитрий тоже засмеялся. – Но ты прав, в первую нашу встречу я никак не мог взять в толк, что ты в ней нашел. И только потом понял, что человека. Характер, задор, готовность многим жертвовать и очень сильно любить. Я вот ничего подобного до сих пор не встретил, поэтому и не женат. А в Елене Бесединой меня что-то цепляет, я и сам не могу до конца сформулировать, что именно.

– Так, может, и не надо? Придет время – поймешь. Просто пока будь осторожен, ладно? Нехорошие дела вокруг Елены Николаевны творятся, ой, нехорошие! Так что пошли пить квас, да я домой поеду. След только сфотографирую, – думаю, рано или поздно пригодится. И вот еще. Думаю, в больнице у Еропкина нужно выставить охрану. То, что он остался в живых и может прийти в себя, возможно, кому-то не понравится.

* * *

1907 год

Городской голова Николай Пантелеевич Яковлев сидел в кабинете своего дома и просматривал отчеты сына по делам в имении. На улице уже почти установилось лето, а это означало, что к концу недели можно перевозить Сашеньку в усадьбу, где она пробудет до сентября. Негоже четырехлетнему ребенку летом в городе. Конечно, Анне Петровне это не по нраву, не нравится ей окружающая Сашеньку атмосфера тайны, но к девочке за минувший год она привязалась.

Через открытую форточку с улицы послышались громкие крики. Николай Пантелеевич поморщился, потому что суматохи не терпел.

– Упала, упала! – неслось с улицы, где в расположенном через дорогу парке находился большой глубокий пруд.

Еще раз прислушавшись, Яковлев вдруг понял, что кричит Амалия, Сашенькина кормилица, ставшая теперь няней и находящаяся с девочкой неразлучно. Он похолодел. Не Сашенька ли упала в пруд? Если с девочкой что-то случится, не сносить ему головы.

Не надевая сюртука, он бросился вон из дома, выскочил из ворот, попав в тень липы, наполняющей июньский воздух дивным ароматом, и перебежал через дорогу, в парк, где у пруда толпились люди. Кто-то, притащив багор, пытался выловить что-то из воды, и Яковлев похолодел еще больше, но тут увидел вцепившуюся в подол няне заплаканную Сашеньку. Слава богу, цела!

– Что случилось, Амалия? – спросил он, подходя, и подхватывая на руки рыдающую Сашу. – Мой ангел, почему ты плачешь?

– Кукла, – сквозь слезы ответила девочка и заплакала еще горше. – Я уронила в пруд свою куклу.