Алая карта

Жюли не без труда закуривает сигарету. Рауль наверняка заметит и устроит сцену. Скажет: «Ну вот что, душенька, не перестанете хулиганить – я от вас откажусь!» Или начнет выяснять, с чего это вдруг она вернулась к пагубной привычке. Бог с ним, с Раулем, пусть себе ворчит и строит догадки! Она пересекает комнату, тяжело опираясь на палку. За стеной слышны шаги Клариссы. Она из тех везунчиков, которые передвигаются легко и быстро.

– Мадемуазель… Мадам Глория хочет с вами поговорить.

– Так пусть позвонит… Ее гостьи ушли?

– Только что.

– Ты знаешь, что ей нужно?

– Нет. Кажется, это насчет мсье Хольца.

– Можно подумать, ее когда-нибудь интересовало мое мнение, – фыркает Жюли. – Ладно, иду.

– Перчатки! Вы забыли надеть перчатки. Мадам Глория не любит смотреть на ваши руки.

– Да уж, не любит… Слишком много воспоминаний. Помоги мне.

Кларисса еще не старая женщина… ей лет пятьдесят, не больше… но она старается держаться незаметно и одежду всегда носит неопределенно-серого цвета, как монашенка. Впрочем, все это не важно, своей хозяйке она служит с истовой преданностью. Кларисса ловко надевает Жюли перчатки, отступает назад, расправляет складку на платье.

– Надеюсь, Глория была не слишком несносна?

– Умеренно. Произошла небольшая перепалка, из-за «Нормандии». Мадам Лавлассе заявила, что в каюте, которую они с родителями занимали во время путешествия, все тряслось и вибрировало, у нее даже зубной стаканчик разбился, и мадам Глория немедленно ее одернула. Слышали бы вы этот тон! Руки прочь от «Нормандии»!

– Могу себе представить! Воспоминания мадам неприкосновенны. Как и все ее прошлое. Она идиотка, и тут уж ничего не поделаешь, бедная моя Кларисса. Я буду ужинать у себя. Крутое яйцо. Салат. Помощь мне не понадобится. Можешь идти. До завтра.

Она пересекает вестибюль и входит в тон-ателье.

– Я здесь! – кричит из спальни Глория.

Жюли останавливается на пороге. Ох уж эта комната… Не комната – часовня. Недостает только свечей вокруг кровати! Рядом с утопающим в кружевах изголовьем в некоем подобии плетеной колыбели покоится «Страдивари».

– Я ее переставила, – говорит Глория, перехватив взгляд сестры. – Хочу защитить от любопытствующих. Здесь самое безопасное место.

Она касается колыбели, дотрагивается до струны, и та отзывается тихим низким голосом.

– Наверное, твой «младенчик» голоден, – с иронией в голосе замечает Жюли.

– Какой же дурой ты иногда себя выставляешь! – восклицает Глория. – Садись. Нет, подожди. Наклонись-ка. Так и знала – ты курила!

– И что с того?

– Ладно-ладно, поступай как знаешь. Об одном тебя прошу – не приноси сюда вульгарные запахи бистро… Ты уже прочла бюллетень?.. Не удосужилась. А между тем кое-что должно было бы тебя заинтересовать. Нам предлагают кандидатуру некоего Хольца, кажется, весьма достойный господин, вдовец, богатый, нестарый. Однако… Есть одно «но». Он собирается привезти с собой рояль. А мы ведь знаем, как ты относишься к этому инструменту, и ни в коем случае не хотим огорчать тебя. Итак, да или нет?

Жюли не решается сказать, что музыкальная «аллергия», как и все прочее, осталась в прошлой жизни.

– Надеюсь, он не собирается играть все дни напролет… – произносит она усталым тоном.

– Конечно, нет. Этот человек – любитель, но ты сможешь сама с ним поговорить – он приедет на выходные. Мне больно видеть твою неприкаянность, думаю, тебе не стоило изгонять музыку из своей жизни. Можно купить хорошую стереосистему…

– Прекрати…

Глория крутит кольца на пальцах, играет с браслетами. Годы пощадили ее красоту, о таких старушках говорят: «Ничто их не берет, разве что смерть!»

– Мсье Риво хотел бы получить ответ как можно скорее, – продолжает Глория. – Так мы сможем избежать докучливых посетителей. В «Приюте» сейчас продаются сразу две виллы, что не идет на пользу нашей репутации. Люди могут решить: «Там что-то не так!»

– Ладно, – прерывает разглагольствования сестры Жюли. – Я согласна. Предупреди Риво. Если совсем устану от дилетантского бренчания, заткну уши – на это у меня пальцев хватит. Мы закончили? Я могу быть свободна?

– Ты становишься злой… – Глория качает головой. – Плохо себя чувствуешь?

– Какая разница? – вздыхает Жюли. – Когда умирают такие старые перечницы, как мы с тобой, никто не говорит: «Они долго болели…» Эпитафия звучит короче: «Они угасли…»

– Говори о себе! – гневно вскрикивает Глория. – Я «угасну», когда сама того пожелаю. Убирайся!

В ее голосе звенят слезы.

– Не переигрывай, – сухо бросает Жюли. – Доброго тебе вечера.

Проходя мимо колыбели, она взмахивает рукой в перчатке и произносит нараспев: «Ути-пути-путенъки…»

В спину ей звучит возмущенно-обиженный возглас Глории:

– Я с тобой больше не разговариваю!

Глава 3