Алая королева

Одна в своем старом доме, я чувствовала себя ужасно одинокой — хотя всю жизнь, казалось бы, только и мечтала об одиночестве и возможности целиком посвятить себя Богу. Но я действительно была очень одинока. И уже начинала опасаться, что в моей судьбе ничего никогда не изменится, что я так и окончу здесь свои дни, время от времени видясь с мужем-зубоскалом, который будет пить вино из моего погреба и с наслаждением, достойным истинного браконьера, есть дичь, подстреленную в моих полях и лесах. Иногда, но с большим опозданием, до меня будут доноситься дворцовые сплетни, и это лишний раз скажет мне о том, что все покинули меня, что я более не играю в этом обществе никакой значимой роли. Порой я будут получать весточки от сына из далекой страны, он будет вежливо желать мне всего наилучшего, а в день своего рождения благодарить за то, чем я ради него пожертвовала. Но никогда не пошлет мне ни слова любви, не позовет к себе, не предложит встретиться.

В своем горьком одиночестве я часто размышляла о том, что нас с ним разделили слишком рано, когда он был еще совсем малышом; нам так и не удалось стать родными людьми. Никогда я не была близка ему так, как мать может быть близка своему ребенку; как Елизавета Вудвилл была близка своим детям, которых сама растила, не скрывая искренней любви к ним. Теперь, когда я уже ничем не была полезна своему сыну, он, наверное, и вовсе готов был забыть обо мне. Ведь, если честно, как ни прискорбно это признавать, не будь он наследником моего дома и средоточием всех моих честолюбивых планов, я бы и сама, наверное, уже забыла о нем.

В итоге жизнь моя свелась к тому, что королевский двор не помнил меня, муж надо мной насмехался, сын ничем не мог поддержать, а Господь более не беседовал со мной. И отчего-то меня совсем не утешало то, что двор я презираю, мужа никогда не любила, а сына родила только для того, чтобы осуществить собственное великое, как мне казалось, предназначение. Но если ни он, ни я не в состоянии помочь друг другу воплотить в жизнь предначертанное самой судьбой, то какой нам друг от друга прок? Однако, даже думая так, я продолжала молиться. Я просто не представляла, что мне еще делать. И молилась, молилась…

Понтефракт, июнь 1484 года

Миледи, этим письмом надеюсь привлечь Ваше внимание к договору, подписанному королем Ричардом и нынешним правителем Бретани, который также является ее казначеем и главнокомандующим ее армии (поскольку герцог в настоящее время совсем спятил). Согласно этому договору, Англия обязуется поставить в Бретань лучников, чтобы поддержать ее в борьбе против Франции; в качестве ответной услуги бретонцы обещают посадить Генри Тюдора в тюрьму, а затем отправить домой, где его смогут казнить как изменника. Мне показалось, что Вам, миледи, будет интересно об этом узнать.

Остаюсь Вашим преданным супругом,

Стэнли.

Кроме Неда Партона, мне некому было довериться. Пришлось рискнуть и отправить с ним всего одну строчку Джасперу:

По словам Стэнли, Ричард заключил договор с Бретанью. Готовится арест Генри. Осторожней!

Отослав Партона, я отправилась в часовню, опустилась на колени у алтаря и, обратившись лицом к распятию, без конца шептала: «Господи, спаси и сохрани его. Спаси и сохрани моего сына. Помоги ему одержать победу».

Через месяц я получила письмо от Джаспера, весьма короткое и, как всегда, очень деловое.