Алая лента

Теперь перед моими глазами предстал целый калейдоскоп ярких красок. Марта сказала, что Карла — блондинка. Что же мне выбрать для блондинки? По контрасту с царящим во всем Биркенау коричневым первым мне в голову пришел зеленый. Блондинкам идет зеленый. Я начала подбирать оттенок. Там был мшистый темно-зеленый бархат. Светло-зеленый шифон, блестящий, как в серебристом лунном свете. Яркая хлопчатобумажная зеленая ткань с узором из листьев. Атласные, словно светящиеся изнутри ленты… И мой любимый изумрудный шелк, напоминающий прохладную воду под пестрыми деревьями.

Мысленно я уже видела платье, которое сошью для Карлы. Мои руки уже обрисовали в воздухе фигуру, коснулись невидимых плеч, прошлись по швам, очертили юбку. Я оглянулась. Мне нужен был стол. Стол и бумага для раскройки. Карандаш, булавки, ножницы, иголка, нитка, швейная машина и завтрак. Боже, так голодна…

— Прости, — тронула я за рукав проходившую мимо меня высокую, тоненькую, как прутик, швею. — Не подскажешь, где мне найти…

— Тсс, — перебила меня девушка, изобразив пальцами жест «рот на замок». У нее были поразительно красивые, элегантные пальцы как из рекламы лака для ногтей, но без лака.

Я уже открыла рот, чтобы спросить, почему здесь запрещено разговаривать, но передумала. Хотя фигура в дальнем углу, похоже, не смотрела в нашу сторону, кто знает…

Худенькая девушка — Жираф, так я назвала ее про себя — сделала знак рукой и повела меня через ряды сидящих за швейными машинами работниц к стоявшему у дальней стены столу для раскройки. Она указала на свободный стул. За столом уже трудились три швеи, которые подвинулись, освобождая для меня место. Среди них была и Кролик, она нервно рассматривала вывернутую наизнанку блузку цвета свежей мяты.

Я села с лоскутом изумрудного шелка в руках. Надо было сделать выкройку. Бумагу и огрызок карандаша держала одна из девушек. Я сделала глубокий вдох и поднялась, чтобы жестом показать, что мне тоже нужны бумага и карандаш. Девушка ощетинилась, словно ежик, и придвинула бумажный рулон ближе к себе. Я взялась за рулон и сильно потянула на себя. Ежик дернула его обратно. Я снова рванула бумагу на себя, уже сильнее, и вырвала ее из рук девушки. Затем отобрала у нее и карандаш.

Марта смотрела на нас. Мне показалось, что она улыбнулась? Она коротко кивнула, словно подтверждая, что так здесь все и устроено.

Я развернула рулон. Бумага была коричневой, гладкой и блестящей с одной стороны и шероховатой, покрытой бледными полосками — с другой. Как оберточная бумага для упаковки колбасы. Замечательные сочные колбаски с кусочками мелко нарубленного лука. Или с томатом, огненно-красные от жара сковородки. Или с травами, базиликом и тимьяном.

В животе заурчало.

Бабушка всегда чертит выкройки на газете. Она в считаные секунды могла набросать готовую выкройку платья или костюма прямо на развороте местной газеты. Потом режет прямо по заголовкам, рекламным объявлениям и биржевым сводкам. Если платье сделано по ее выкройке, покупатель остается довольным первой же и единственной примеркой. Моим выкройкам требуется несколько проб. Бабушка обычно смотрит за моей работой, стоя за плечом. Теперь я была одна. И слышала тиканье невидимых часов в моей голове — первая примерка в четыре…

Наконец выкройка была нарисована.

— Эй, — шепнула мне женщина напротив. Она была коренастой и с рыхлой кожей. Про себя я назвала ее Лягушкой. — Оставишь мне немного бумажных обрезков?

Она обметывала петли на шерстяном, цвета зеленого яблока, демисезонном пальто. Такое пальто идеально подходит для весны, когда нет уверенности в том, тепло на улице или еще прохладно. У нас во дворе перед домом росла яблоня. Всегда казалось, что пройдет целая вечность, прежде чем цветы превратятся в плоды. В один год плодов на этой яблоне созрело столько, что ее ветки согнулись под грузом, как моя спина, когда я склоняюсь над шитьем. Тогда у нас было в достатке слоеных яблочных пирожков, шарлоток и даже сидра с искристыми пузырьками. Когда началась война, один из соседей и порубил яблоню на дрова. Он сказал, что нашему народу не нужны деревья.

— Немного обрезков? — выдернула меня из воспоминаний Лягушка.

Я огляделась. Разрешается ли здесь прятать и отдавать кому-нибудь обрезки бумаги? Пока я раздумывала над тем, как мне ответить, Лягушка нахмурилась и отвернулась.

Я тяжело сглотнула и крикнула:

— Ножницы! — Голос прозвучал хрипло, и я повторила громче: — Ножницы!

Сцена, которую я видела раньше, повторилась. От стола к столу медленно передавали ножницы. Они оказались стальными и острыми, с широкими ручками. Бабушке бы понравилось.

Я снова сглотнула:

— Булавки?

Очертания коробочки для булавок я заметила раньше в кармане рабочего комбинезона Марты.

Марта подошла и отсчитала двадцать булавок. Я сказала, что этого будет мало. Бабушка всегда говорит, что шелк нужно весь утыкать булавками, чтобы не скользил.

— Ты делаешь платье из шелка? — спросила Марта таким тоном, словно этим я подписала себе смертный приговор. — Не испорти!