Алая линия

– Стало быть, по вашему мнению, ошибся генуэзец?

– Безусловно! – в один голос ответили старцы.

– В таком случае, – со сдержанной яростью проговорил король, – следует считать, что земли, которые открыл генуэзец, не более как обман зрения. Полагаю, что и те индейцы, которых я собственными глазами видел в трапезной монастыря Марии Благостной, не люди во плоти, а нечистые духи.

Старцы попытались втолковать королю, что Колумб допустил грубейшие просчеты и промахи, но окончательно разъяренный монарх не стал их слушать.

– Вы сами и ваш совет, – в сердцах сказал король, – заварили кашу, которую мне нынче приходится расхлебывать. Так вам еще мало этого, и вы угощаете меня небылицами, задним числом пытаясь оправдать свои же собственные просчеты. О! Я вижу вас насквозь!

Ученые мужи поспешили покинуть поле боя.

Спорить с венценосцами они не привыкли, да и опасное это дело – у королей всегда в запасе решительные и грозные доводы. Силу их испытывали многие правдолюбцы, которые за свою склонность к истине лишались не только королевских милостей, но и головы.

Над звездочетами сгустились тучи. Царедворцы, вчера еще такие учтивые, повернулись к ним спиной. Звездочетов посадили за один стол со слугами, их лишили вина и сладких блюд.

И тогда в дело вмешался дон Дуарте.

Прежде всего он навестил в библиотеке замка крайне угнетенных звездочетов. Они собрались там по его просьбе.

– Я пришел к вам, – сказал дон Дуарте, – с одной-единственной целью: помирить вас с королем. Скажу вам откровенно: его величество на вас разгневан и считает, что вы, спасая свою честь, не хотите признать ни своих прежних ошибок, ни нынешних открытий Колумба – ведь как-никак он все-таки нашел эти новые острова в море-океане. А король держится такого мнения по той лишь причине, что вы недостаточно ясно изъяснили ему свои доводы и чересчур пристрастно отнеслись к открытиям генуэзца. Я же думаю, что ошиблись не вы – ошибся Колумб. Но дай бог, чтобы все мореплаватели совершали побольше подобных ошибок. В свое время вы справедливо внушали генуэзцу, что западный путь в Индию, Китай и Сипанго очень длинный и тяжкий. Вы доказывали ему, что море-океан вдвое, а может быть, и втрое шире, чем он это полагал. Не буду ссылаться здесь на ваши расчеты: вы, бесспорно, отлично их помните.

Скажу только: вы тогда убеждали Колумба, что, следуя из Лиссабона на запад, он должен будет пройти по меньшей мере десять -двенадцать тысяч миль до первой азиатской земли. Между тем острова, которые он открыл в прошлом году, находятся всего лишь в четырех тысячах миль от наших берегов. Бог мне судья, но сдается мне, что ни в Индии, ни в Китае, ни на острове Сипанго Колумб не был, земли же, им открытые, – это какие-то до сей поры неведомые острова. И лежат они посреди моря-океана, причем от Азии, пожалуй, так же далеки, как и от Европы. Не поручусь, но, как знать, пожалуй, в это море могут вместиться десятки и сотни неизвестных нам островов и даже целый материк.

Что это так, не отрицаете и вы сами. На любой карте мира, на любом глобусе в море-океане плавает множество островов. Говорю, плавают, потому что вы всякий раз показываете их на разных местах. Никто воочию этих островов не видел, а слухи о них ходят уже не одно столетие, ну, а все мы знаем, что нет дыма без огня.

Никто не вправе осуждать вас за то, что вы когда-то отвергли домогательства Колумба. Вы не боги – вы люди, и вам не дано было предвидеть, к каким неожиданным и неприятным последствиям приведет ошибка упрямого генуэзца. Пусть он невежда, хотя я в этом склонен сомневаться. Пусть он обманщик, хотя мне кажется, что он прежде всего обманывает самого себя, полагая, будто открыл путь в Индию. Не в этом суть. Королю нужно во что бы то ни стало дознаться, как велики и богаты новооткрытые земли, а затем овладеть ими. Помогите ему, и я ручаюсь: он забудет сегодняшнюю размолвку с вами.

Семена, посеянные доном Дуарте, пали на изрядно каменистую почву. Звездочеты как коршуны набросились на капитана.

Дон Дуарте попал под перекрестный огонь. Его яростно обстреливали тяжелыми ядрами цитат – старцы прекрасно знали труды великих и малых книжников.

Звездочеты настолько увлеклись, что вскоре позабыли о виновнике спора. Они принялись сводить между собой старые счеты, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы их не призвал бы к порядку белый как лунь старец местре Жозе Визиньо.

Местре Жозе коллеги уважали и ценили. И не только за то, что свою карьеру он, в ту пору безвестный еврейский лекарь, начал в Сагреше, резиденции прославленного принца Генриха Мореплавателя, в том самом Сагреше, где пятьдесят – шестьдесят лет назад родились замыслы первых португальских экспедиций в воды Африки. На девятом десятке местре Жозе сохранил живость ума и остроту суждений.

И стоило ему тоненьким, едва слышным голоском заявить о себе, как страсти мгновенно улеглись.