Алая нить

Осадки прекратились так же неожиданно, как наступили. Повадки погоды напоминали Лоле первую терцию[36]. Масса людей, пытающихся бороться со стихией, походила на рассерженного могучего быка. Снег выставлял капоте[37] – то желтый с солнечными просветами, то глухой иссиня-черный. Начинал с Вероники[38], накрывал плащом вселенную, заставлял шевелиться, атаковать, скрести лопатами, кутаться в шарфы. Издевательски смеялся над радостными жителями Мериды. Они разгребли сугробы, восстановили подачу электричества, согрелись. Они решили, что справились. Снег стоял перед ними, склоненный в порта гайоле[39], но внезапно превращал свою игру в незатейливую чикуэлину[40]. Провожающие холод мексиканцы, словно возбужденный торо, доверчиво засовывали голову в капоте, а их снежный матадор, извернувшись очередной тучей, рассыпался над ними новыми дразнящими движениями, разворачивался неторопливым фаролес[41] и плясал своим ледяным потоком.

Снег оседлал облака и, подобно древнему аристократу, испытывал на прочность быка-человека. Холодные колкие пики настигали людей, прежде чем рогатые шпили зонтов успевали спрятать их от белого покрывала. Живые твари оказались кроткими – они бежали прочь от ударов, робели перед стихией, избегали яростной схватки. И, будто повинуясь всеобщей панике, мольбам и желанию спастись, тучи склонились в последнем реверансе перед соперником и выпустили на арену солнце, которое в считаные часы уничтожило все следы недавнего присутствия грозного пикадора.

На улицах – праздник, на лицах – счастье. В квартире на пятьдесят девятой улице – тоска, а в глазах хозяйки – уныние. Коррида окончена. Тореро покинул поле боя, не завоевав ни единого трофея.

– Трофея? Нет, у меня еще нет, – жалуется шестнадцатилетняя Лола.

– А ты давно выступаешь? – щурится юный тореро из Нима.

– Да всего второй год и пока в помощниках.

– Тю-ю-ю, второй год в «подай-принеси»? Эй, бык, смотри сюда, я здесь, сейчас покажу тебе язык! – обидно кривляется новый знакомый.

– Помощники рискуют больше всех! Защищают матадоров!

– Что-то я не слышал, чтобы публика приходила глазеть на искусство помощников. Или, может, в Испании их тоже удостаивают salida en hombros?[42]

Такой издевки Лола стерпеть не может. Она и сама извелась в ожидании альтернативы[43], а этот самовлюбленный кретин еще и подливает масла в огонь. Девушка смачно плюет под ноги противного француза и разворачивается, чтобы уйти.

– Погоди! Смотри, что покажу.

Лола глядит на два сжатых кулака.

– Собираешься поколотить меня? – Она делает шаг назад и занимает оборонительную позицию. – Я и сама могу наподдать тебе, понял?

– Понял, – усмехается юнец и торжествующе раскрывает руки. На ладонях лежат два бычьих уха.

Лола не может сдержать зависти:

– Твои?

– Ага, – надменно кивает он. – У меня первый сезон в неофитах – и уже два уха.

Девушка пожирает взглядом вожделенные трофеи. Она знает: самое правильное – сказать что-нибудь скучное, вроде «поздравляю» или, еще лучше, равнодушно пожать плечами и произнести «ну и что». Но Лола собирается стать великим матадором, Лола не привыкла отступать. Она принимает вызов:

– Знаешь что? – Вместо больших глаз на лице узкие черные щелочки.

– Что? – ехидно веселится французик.

– Ты приедешь через год на «Монте Пикайо ищет торреро»?

– Не знаю.

– Приезжай. Я покажу тебе кое-что получше. У меня будет два уха и хвост.

– Да что ты? – саркастически удивляется юнец. – А если не будет?

– Тогда выйду за тебя замуж и нарожаю кучу ребятишек.

– Ну-ну! – гогочет неофит. – Смотри не обмани. Буду ждать.

Он уходит, Лола снова плюет ему вслед и шипит:

– Идиот. Я же пошутила.

– Шутки здесь неуместны, Долорес. – Дон Диего берет гильотину, поднося ее к ароматной кубинской сигаре.

Лола зажмуривается, будто собеседник собирается обезглавить ее.

– У тебя серьезный материал, я бы даже сказал, трагедийный. И вдруг такие нелепости.

– О чем вы?