— Я не знаю, жива она или мертва, а они предлагают мне пировать и трахать шлюх⁈ Ублюдки. Они должны колени стирать в храме за то, что я еще не вспорол им всем глотки! А ты, — его палец указал на испуганного барда, — лучше убирайся, иначе, если что-то случится с ней, я никого не пощажу. И пусть их любимый Всевышний разбирается, чья душа невинна, а чья получила сполна.
Закончив, Рунар шумно выдохнул и стремительно вышел, громко хлопнув дверью.
Соловей осоловело похлопал глазами.
— Мать моя, если бы я знал, с каким психом свяжусь, не сбежал бы. Хотя, — он подобрал уцелевшую креветку. — Пожалуй, все равно бы сбежал.
Рунар не ушел далеко — остановился на пороге портретной галереи.
Со стен на него осуждающе взирали высокопоставленные лица: покойники и еще готовящиеся к встрече с дьяволом, коррупционеры и праведники, родовитые и поднявшиеся из грязи. За каждым своя жизнь и своя судьба. Рунара интересовал лишь один портрет — тот, которого не было.
На его месте остался заметный след по контуру рамы.
Рунар коснулся кончиками пальцев светлой границы.
— Не знаю, слышишь ты или нет, — начал он и в смятении замолчал. — Если там действительно что-то есть, — слова ощущались гранеными камнями, они безжалостно царапали горло. — Я больше ни во что не верю, но твоя дочь верит. Она где-то здесь, на твоей земле, и ей нужна помощь. Помоги мне найти ее, и клянусь, — Рунар сжал в горсти спрятанный под рубашкой золотой кулон. — Я клянусь, что оттолкну ее так сильно, как только возможно. Пусть она возненавидит меня, станет презирать и в решающий момент отвергнет. Передай… передай своему богу, дьяволу, духам, кому угодно: я отдам свою жизнь, но сохраню ее.
Сбоку раздалось тактичное покашливание.
Рунар круто развернулся, готовый атаковать, затем погасил заклинание.
— Убирайся.
Бард ничуть не обиделся.
— Я прогнал подозрительного слугу, он, кажется, вынюхивал что-то. Ты бы выбирал слова. Одно дело сплетни, другое — реальные свидетельства.
— Это не твоего ума дело, бард.
— Ну, конечно, я всего лишь бард! — Соловей отпил из горла. — Ты ничего обо мне не знаешь, Рунар из Миртельского предгорья, сын рыбака, так что повторюсь: выбирай слова.
Рунар жестко изогнул губы:
— Ты отлично ездишь верхом, в твоей позе видна армейская выправка. Ты слишком образован для крестьянина и имеешь зачатки манер, хотя скрываешь их за показной развязностью, — Соловей пренебрежительно фыркнул. — Ты играешь на виоле и таурукской пипе и этим вечером настроил шарибскую уду и безупречно исполнил на ней традиционную песню.
— Я прославленный бард и обязан уметь все!
— А еще в голенище твоего левого сапога спрятан дорогой четырехгранный стилет из адасской стали с морганитом в рукояти. Заклинание огненного класса, полагаю?
Соловей сглотнул.
— Это подарок.
— От матери-дворянки? — Рунар скрестил руки на груди. — Прощальный дар перед тем, как ты сбежал.
— Пошел ты! — воскликнул Соловей и тотчас скривился. — Драть тебя через все горы! Ты не выносим. Скорей бы княжна нашлась и вправила тебе мозги, потому что ты явно тронулся от любви или чего-то похлеще. Хочешь упиваться своим горем и скулить в проходных галереях, пожалуйста! Только подумай о тех, кому придется разгребать за тобой это дерьмо.
Вокруг мага взметнулось белое пламя, но бард небрежно отсалютовал ему бутылкой и перемахнул через подоконник, выскакивая в сад.
Рунар в бессильной ярости сжал кулаки. Магия клокотала в нем как магма в жерле вулкана. Узлы энергии на левой руке вспыхнули болью, на правой не подавали признаков жизни. Рунару казалось, что он сгорает заживо. Вшитый в манжету рубин накалился и вот-вот был готов треснуть, разнеся к дьяволу и ратушу, и парочку улиц.
— Глупо, глупо, глупо, — повторял маг, сдерживаясь из последних сил.
Ему почти удалось совладать с собой, когда на галерею завалился запыхавшийся солдат.
— Господин Придворный маг, мы обнаружили в лесу за городом обгоревший труп неизвестного с татуировкой в форме лотоса. Наш волшебник сказал, что рана оставлена неизвестным заклинанием. Когда изволите осмотреть?
Рунар развернулся в вихре магии, заставив посланника отшатнуться.
— Немедленно.
Глава 38
Оковы разума
Айрин пришла в себя от того, что в ее щеку тыкался мокрый нос. Она повернула голову и увидела прямо перед собой коричневого щенка, а над ним двоих мужчин в монашеских одеяниях.
Звездный свет успел смениться оранжевым рассветом.
У Айрин не хватило сил даже поднять руку, не говоря уже о заклинаниях. Все, на что она была способна, это прошептать слабое «помогите».
Мужчины потянули ее вверх, несмотря на жалобные протесты. Они продолжали, пока не поставили ее на ноги и лишь затем, удерживая за плечи, заставили идти.
За ночь железо успело остыть и намертво прилипнуть к плоти, но из-за движения рана снова раскрылась, и Айрин пожалела, что не испустила дух еще во время обморока.
— Отпустите меня, — шептала она в полубреду. — Мне больно!
Деревья кренились у нее перед глазами, дорога скручивалась, как нитка пряжи в руках неумелой швеи.