— Тащи нам, — сказал Хесус, — две порции жареной рыбы, котлеты на четверых, сыр и закажи кофе. Да! Пока суд да дело, тащи нам маслины и бутылку белого.
«Расплачиваться придется мне», — подумал Мануэль.
Принесли маслины и вино; Хесус налил бокалы. Женщина, которую пригласил Хесус, бледная, с блестящими черными волосами, уложенными в высокую прическу, с любопытством разглядывала девушку.
— Ты не из нашего полку?
— Как?
— Нет, нет, — вмешался Мануэль, — эта девушка служит. Расскажи–ка, — и Мануэль привлек к себе Паку, — что тебе нашептывают хозяева?
— Всякую всячину.
— А ты как отвечаешь?
— Я? Когда как.
— Ага! — пробормотал Мануэль. — Я вижу, сержант был у тебя не первый.
Девушка громко рассмеялась. Женщина отстранила руку Хесуса, пытавшегося обнять ее за талию.
— Без глупостей, — сказала она ему.
У нее был нездоровый цвет лица, а в движениях сквозила робость. В ней было какое–то чувство собственного достоинства, и она не походила на тех, кто родился для столь жалкой профессии. В ее черных глазах и ранних морщинах можно было прочесть усталость, бессонные ночи, безысходность — и все это было подернуто дымкой безразличия и апатии.
— Значит, ты служишь? — обратилась она к девушке.
— Да.
— Сколько же тебе лет?
— Восемнадцать.
— Моей дочери пятнадцать.
— Пятнадцать?
— Да.
— Никогда бы не подумала, что у вас такая дочь.
— Да, да. Я уже старая. Мне уже тридцать четыре. Девочка живет в Авиле, у моих родителей. Я не хочу, чтобы она жила со мной, а старики мои — люди бедные. Когда случаются деньги, я им посылаю,
Хесус вдруг посерьезнел и стал расспрашивать, как она живет.
— Год назад я ждала ребенка, и мне тащили его щипцами, — рассказывала женщина — С того самого времени я и болею, а несколько месяцев тому назад заразилась тифом, меня отправили в госпиталь Серро–дель–Пимьенто, там меня обобрали до нитки, я вышла голая–босая и от отчаяния хотела наложить на себя руки.
— Вы хотели себя убить? — вскрикнула девушка, р Да.
— Что же вы сделали?
— Собрала спичечные головки, насыпала в стакан с водкой, разболтала и выпила. Господи, какие это были муки! Пришел врач, дал рвотное. Дней пять я отлеживалась, обливаясь потом.
— Неужели не было другого выхода? — спросила служанка.
— Ты даже не можешь себе представить, что у нас за жизнь. Если я сегодня ничего не заработала, завтра я вынуждена заложить вот эту блузку, и, хотя она стоит три дуро, мне дают за нее каких–нибудь две песеты. Я не говорю уже о грубостях мужчин… Послушайся меня, дочка, как бы тебе ни было плохо, держись за свое место, помни, что нам живется еще хуже.
Хесус сказал, что его мутит, и вышел из комнаты.
— И вы не могли найти никакой работы? — спросил Мануэль.
— Работу? Куда же я пойду? У меня и сил таких нет… недостаток крови. И потом, если ты привыкла к крепким словечкам и к выпивке, то сразу распознают, кто ты есть. Будь я здоровой, могла бы стать кормилицей. У меня до сих пор молоко есть. Ты меня извини, милая, — сказала она, обращаясь к девушке, расстегнула кофточку, обнажила грудь и взяла пальцами сосок. — А теперь у меня все порченое, — прибавила она. — Если бы я могла пристроить дочь в какую–нибудь мастерскую или отдать в прислуги, мне больше ничего и не надо. Но уж как не повезет в жизни…
Разговор шел о печальных вещах, и каждый поведал о своих горестях. Вдруг они услышали голос Хесуса.
— Помогите! Помогите! — кричал он.
— Что там стряслось? — забеспокоился Мануэль и вышел в коридор.
— Помогите! Помогите! — орал Хесус.
Мануэль столкнулся в коридоре с официантом.
— Что за шум? — спросил он у парня.
— Наверное, это ваш приятель; он только что спрашивал меня, где уборная; не знаю, что там могло случиться.
Они прошли через кухню.
— Выпустите! — кричал Хесус. — Помогите! Помогите! Меня заперли.
Он колотил в дверь руками и ногами.
Но ведь тут не заперто, — сказал официант. Он открыл дверь, и в коридор выскочил испуганный Хесус.
Мануэль не мог удержаться от смеха при виде своего товарища: он был весь перепачкан известкой, волосы стояли дыбом, а на лице написан ужас.
Хесус попробовал несколько раз открыть и закрыть дверь и, убедившись, что никто его не запирал, успокоился.
— Пойдем выпьем кофе, — сказал Мануэль, — и надо собираться, уже поздно. Подсчитайте нам, — попросил он официанта.
Это не твоя забота, — воскликнул Хесус, — платить буду я.
— У тебя есть монеты?
— Видел! — И Хесус показал Мануэлю несколько дуро.
— Откуда ты берешь деньги?
— Ишь ты! Так я тебе и сказал… больно любопытный.
— Не иначе как вы с сеньором Кануто делаете фальшивые деньги.
— Знаем мы вас! Ты хочешь выведать у меня секрет… но, дудки!
Они выпили кофе, потом по нескольку рюмок водки и парами вышли из харчевни.
— Ты куда? — спросил Мануэль девушку.
— Я? Домой.
— Может быть, пойдешь со мной?
— Вот еще! Я не из таких. Что это вы себе вообразили?
— Ну, ладно, ладно. Ступай куда хочешь. Прощай.
Девушка остановилась и потом окликнула:
— Мануэль!
— Иди, иди.
— Мануэль! — снова позвала она.
— Чего тебе?
— Приходи в следующее воскресенье.
— Куда?
— К моей сестре.
Девушка сказала адрес.
— Ладно, прощай.