Она снова подошла к нему, подставила щеку, и Мануэль поцеловал ее. Он хотел было обнять ее, но девушка рассмеялась и убежала.
Когда Мануэль пришел домой, Сальвадора еще шила. Роч мирно спал, устроившись на столе под лампой; сквозь приоткрытые створки балкона просачивался бледный утренней свет.
— Неужели ты так долго вел переговоры с заказчиком? — спросила Сальвадора.
— Нет.
И он рассказал ей, что произошло.
Так как уже рассвело, Мануэль не стал ложиться. Он вышел на улицу и по дороге в мастерскую вдруг увидел Хесуса. Тот сидел в воротах одного из домов на улице Сан—Бернардо, рядом вертелся бездомный пес и лизал ему руки. Хесус гладил собаку и что–то пространно объяснял ей.
IV
Однажды, в дождливый февральский вечер, едва Мануэль расположился в своей конторке и зажег свет, к дому подъехал экипаж, и в типографии появился Роберт.
— Привет! Как поживаешь?
— Хорошо. А вы как? Какими судьбами? В такую погоду!
— Привез тебе заказ.
— Неужели?
Я встретил своего старого издателя, мы разговорились о делах, и тут я вспомнил о твоей типографии.
— Вы хотите сказать: о нашей типографии? .
— Совершенно верно: о нашей типографии. Он жаловался, что ему плохо печатают книги. «Я знаю, — сказал я ему, — одного печатника, который отлично работает». — «Скажите ему, чтобы зашел ко мне», — ответил он.
— Что же нужно сделать?
— Напечатать книги с рисунками, таблицами и цифрами. Рисунки сумеешь сделать?
— Конечно.
— Тогда сегодня или завтра зайди к нему.
— Непременно. Еще бы не пойти! Придется нанять еще одного наборщика.
— Много работы?
— Да.
— А зарабатываешь мало?
— Рабочие теперь все в профсоюзах, трудно с ними.
— Ты раньше состоял в профсоюзе?
— Нет.
— Значит, ты не социалист?
— Очень надо!
— Может быть, ты анархист?
— Во всяком случае, анархизм мне больше по душе, чем социализм.
— Это понятно. Мальчишкам всегда больше нравится играть в тореро, чем ходить в школу. Какой же вид анархии ты исповедуешь?
— Никакой.
— И правильно делаешь. Анархия для всех — ничто. Для одного человека — это свобода. Знаешь, как можно добиться свободы? Во–первых, надо иметь деньги, во–вторых, надо уметь мыслить. Масса, толпа сами по себе ничего не значат. Руководство должны осуществлять избранные, и если каждый из них является самостоятельно мыслящим индивидом, то между ними происходит свободный обмен идеями, возникает взаимная симпатия. Они–то и должны всем управлять. Законы будут обязательны только для всякого сброда, для тех, кто не способен обрести личную свободу.
Вошел наборщик с верстаткой и печатным текстом в руках и обратился с каким–то вопросом к Мануэлю.
— Я скоро приду, — сказал ему Мануэль.
— Иди сейчас, — посоветовал Роберт.
— Мне хотелось послушать вас.
— Я еще побуду здесь немного, и мы продолжим наш разговор.
Мануэль вышел из конторки, но скоро вернулся и сел на место.
— Вы ведь тоже немного причастны к анархизму, не правда ли? — спросил он Роберта.
— В своем роде да, я был анархистом.
— Вероятно, когда вам трудно жилось?
— Нет. На мое мировоззрение это никак не влияет. Можешь мне поверить. Впервые чувство протеста охватило меня, когда я еще учился в колледже. Я много думал над прочитанным, пытался докопаться до сути вещей. Учителя же обвиняли меня в лености только потому, что я не выдалбливал уроки наизусть. Я бурно протестовал. С того времени все учителя для меня — ничтожные людишки. Позже я понял, что нужно уметь приспосабливаться к среде или делать вид, что ты со всем согласен. И вот результат: внутренне я еще больший анархист, чем прежде.
— А внешне?
— Внешне? Если я приеду в Англию и ввяжусь в политику, то только как консерватор.
— В самом деле?
— Разумеется. Что бы со мной сталось в Англии, если бы я выдавал себя за анархиста? Я прозябал бы в неизвестности. Нет, в борьбе за жизнь я не хочу пренебрегать ни одним шансом.
— Но ведь вы уже устроили свою жизнь?
— Отчасти да.
— Только отчасти? Чего же вам недостает? Денег у вас больше чем достаточно, вы женаты на очаровательной, милейшей женщине…
— Нужно еще кое–чего добиться.
— Чего же?
— Возможности повелевать, власти. Если бы у меня не оставалось никаких желаний, я был бы мертвецом. Пока живешь, надо бороться. Две клеточки ведут борьбу из–за частички белковины, два тигра — из–за куска мяса, два дикаря — из–за стеклянных бус, два цивилизованных человека — из–за любви или славы; я же борюсь за власть.
— И всегда будете бороться?
— Всегда.
— Вы не верите, что может наступить эра всеобщего братства?
— Нет.
— И что исчезнет деление на эксплуататоров и эксплуатируемых?