Алая заря

Хуан не соглашался с этим. Концентрация действительно имеет место, но наблюдается и обратный процесс, может быть даже еще более мощный, который характеризуется явным стремлением к децентрализации; в Англии и во Франции, например, собственность, в первую очередь земельная, проявила тенденцию к дроблению, распылению; так же обстоит дело не только с земельной собственностью, но и с деньгами: капиталы рассеиваются в народной массе, демократизуются. Особенно это заметно во Франции, где со времени Третьей республики число рантье с капиталом в пять тысяч песет возросло в четыре раза.

— По существу, — говорил Мануэль, — вы оба приходите к одинаковому выводу о необходимости обобществления собственности; разница только в том, что Моралес хочет, чтобы это осуществило государство, а ты, — обратился он к Хуану, — чтобы это произошло без принуждения.

— Я не вижу никакой необходимости в государстве.

— Но государство реально существует. Однако мы говорим не о нынешнем государстве, которое опирается на капитализм и армию, мы говорим об особом органе, способном осуществлять концентрацию, ну, что–нибудь вроде общинного управления.

— Для чего же нужен такой орган?

— Чтобы наладить общественные работы, полезные всем, и, кроме того, чтобы пресекать эгоистические тенденции.

— Тогда мы придем прямо к деспотии, — возражал Хуан.

— Совсем нет. Возьмите, например, союзное собрание Швейцарской республики; оно сильнее воздействует на индивидуумов, чем петербургское правительство, но это благотворное воздействие. Человек, родившийся в Базеле, начинает испытывать заботу государства с самого дня рождения: государство делает ему прививки, дает образование, обучает профессиям; государство снабжает его доброкачественными и дешевыми продуктами; государство шлет к нему врача в случае болезни; государство консультируется с ним посредством обязательных или факультативных референдумов и по проблемам законодательства, и по более частным вопросам; государство бесплатно хоронит его, когда он умирает…

— Но это и есть тирания.

— Почему же тирания?

— Полная уравнительность, все делают одно и то же…

— Тут нет никакого стандарта. Разумеется, частично деятельность отдельных людей совпадает: все мы едим, спим, гуляем. Однако мы против униформации жизни всего общества, тем более жизни отдельных индивидов; каждая община должна иметь самостоятельность, и каждый человек должен жить как он хочет, лишь бы не во вред другим. Мы хотим придать массе организованный — в общественном смысле — характер и практически удовлетворить всеобщее стремление к лучшей жизни.

— Но это может быть сделано за счет потери свободы…

— Смотря по тому, что называть свободой. Абсолютная свобода привела бы к так называемой свободной конкуренции, и сильный пожрал бы слабого.

— Нет, почему же?

— Вы — пустые мечтатели. Вы яростно отстаиваете свободу личности, но, когда вам говорят, что индивид может впасть в крайность при пользовании свободой, вы не хотите этому верить.

Слушая эти споры, Мануэль получал возможность взглянуть на тот или иной вопрос с разных точек зрения и в то же время стал лучше понимать и объяснять себе многие вещи, внешне как будто не связанные с существом дискуссий, о которых раньше он не давал себе труда серьезно задуматься.

Эта позиция стороннего наблюдателя приводила к тому, что он то и дело менял взгляды: иногда ему казалось, что прав брат, иногда он становился на сторону Моралеса.

Мануэль считал положительным стремление анархистов произвести переоценку ценностей. Сравнивая современный период с кануном французской революции, он находил, что нынешние анархисты несколько напоминают мыслителей того времени, уступая им, разумеется, в масштабности и широте взглядов. Но тактика анархизма казалась ему абсурдной и глупой. Совсем иначе он относился к социализму, идеи которого защищал Моралес. Особенно неприятной ему казалась именно система организации труда государством и всеобщая регламентация с введением бон, национализацией торговли; ему были противны попытки сделать из государства Протея, принимающего образы булочника, сапожника, скобовщика, превратить общество в подобие муравейника, где все муравьи–служащие действуют абсолютно одинаково. На это Моралес возражал, что ни одна из концепций будущего социалистического общества, согласно Бебелю, не может дать ясного представления о его действительных формах.

Поначалу Мануэлю казалось что социалистические идеи могут принести рабочему больше пользы, чем анархизм.

Анархизм всегда находился как бы в предчувствии радикальных перемен, полной всеобщей революции. Этим он напоминал человека, которому предлагают скромную должность и хороший достаток но он с презрением отвергает все это только потому, что рассчитывает получить крупное наследство. Все или ничего Анархисты ждали революцию с той же верой, с какой наши предки ждали второго пришествия, как ждут манну небесную, как ждут нечто такое, что должно прийти само по себе, без всяких докучливых забот и тяжелых усилий.