Алая Завеса. Первый лик смерти

– Что? Вы в своём уме? Мой отец никогда не был героем. Он бросил меня в младенчестве и возможно, до сих пор жив. И звали его совсем не Уильям, а…

– Вильгельм, – договорила за него Ривальда. – Его звали Вильгельм Мерлин и он много раз просил называть его именно так. Уильям – это же один из вариантов имени Вильгельм!

– Что? – голова Юлиана буквально разрывалась от полученной информации. – Я хочу знать всё.

Рассказ свой Ривальда продолжила уже дома, за столом в гостиной и за стаканом вина. Не обделила она и Юлиана, хотя ему дурман совсем не лез в глотку.

– Вильгельм не бросал тебя. Он с юных лет состоял в Алой Завесе и служил ей верой и правдой.

– Тогда почему? Почему я об этом ничего не знал?

– Это было очень опасно. Никто не должен был знать, что у Вильгельма есть сын. Вильгельм знал очень много и кто-то считал, что информацию он мог передать своему сыну. Или жене.

– Мама. Она ведь тоже мне ничего не говорила.

– И не должна была. Она боялась больше нас, что за её сыном могут однажды прийти. А ещё она боялась того, что ты разделишь судьбу отца. Ввяжешься в какую-то войну, станешь на ней героем. Но за это геройство отдашь свою жизнь. Никто не хотел такого будущего для тебя.

– Меня обманывали все, – пробормотал Юлиан, опустив голову и уставившись в неподвижно стоящий всё ещё полный стакан с вином. – Почему я не имел права хоть что-то знать?

– Для твоей же безопасности, Юлиан! Для безопасности твоих родных. Почему, по-твоему, его все называют Уильям Монруок?

– Почему же?

Часы с кукушкой пробили ровно три.

– Алая Завеса была секретным обществом. Каждый, вступавший в неё, выбирал для себя новое имя, чтобы никак не быть связанным со старой жизнью. И всё это делалось с целью безопасности – чтобы никто не смог узнать о семье члена ордена и навредить ей. Вильгельм заботился о вас. Он не думал о себе. Ему было плевать, кем ты будешь считать его после смерти. Он был рад уже тому, что дал тебе право жить.

– Но я его сын! Я имел право знать, что мой отец был героем, а не пьяницей и бродягой, коим я его считал. Я ненавидел Вильгельма Мерлина, оставившего нас одних. А теперь я понимаю, что человека, которого я так ненавижу, и нет вовсе.

– Прости.

– Я не могу так скоро простить вас. Я даже матери-то в глаза боюсь взглянуть. Сколько раз я проклинал отца прямо перед ней? Что она ощущала, слыша это? Слыша клевету в адрес человека, которого любила?

– Она должна была знать, на что идёт. Ты не такой плохой сын, каким считаешь себя. Ты чтишь память отца, даже не зная его.

– Это всё лесть. И ложь. Я всё ещё ненавижу человека, бросившего нас. Я ещё не осознал, что этого человека не было никогда. Кажется, на суде вы говорили, что Уильям Монроук погиб в 1996 году?

– Да. И называй его Вильгельм, он так любил.

– Значит, мне было три года тогда, когда он погиб. Всего три, но я мог видеть его. Я мог бы и помнить. Я мог бы быть с ним и сейчас, если бы не ваша Алая Завеса.

– Если бы не война с повстанцами, – поправила Ривальда. – Она погубила не только твоего отца…

– Не хочу ничего слышать, – перебил Юлиан. – Мне вообще нужно побыть одному.

Он опрокинул залпом стакан, несколько минут стоявщий перед ним и бросил напоследок:

– И прошу, не беспокойте меня завтра. Я имею право на выходной.

Ривальда ничего не ответила ему на это. Неважно, будет ли она беспокоить Юлиана завтра. Он ничего не будет делать. Он должен всё это переварить.

И сбежать отсюда.

Однако он не лёг спать. Вместо этого он зажёг свечу, нашёл клочок бумаги и принялся писать:

"Франциске Мерлин

от сына Юлиана Мерлина

Здравствуй, мама, это я. Наверняка, сейчас ты ненавидишь меня. Но я спешу сообщить, что жив и здоров. Я нахожусь в Свайзлаутерне, именно туда я сбежал от дедушки.

В целом у меня всё хорошо. В этом городе я не счастлив, но обрёл я больше, чем потерял.

Только что я узнал о том, что перевернуло мою жизнь. Мне сказали, что моим отцом был Уильям Монроук – герой войны с повстанцами и Молтембером, падший от рук предателя и изменника Агнуса Иллиция.

Ты можешь сказать, что меня обманули, но нет смысла. Правду я знаю.