Ветра и вьюги моего сердца рвали поганое и ненавистное порождение убийцы. Двигался призрак по улицам, бульварам, перекрёсткам. На одном ему попались Вика, Света и Маша. При свете фонаря дух наслаждался цветом алого цветка, массивная шляпа не позволяла разглядеть лица. Девушки обступили незнакомца.
Сон, больше похожий на бред и смешение моих мыслей вслух, страхов и галлюцинаций, прерывался и начинался почти сначала. Открывалось будущее медленно и натужно, как заржавевшая щеколда на давно сломанной двери, разбитого жестокой войной дома. Незнакомец, роясь в руинах, обнаружил пистолеты и перчатки.
— Зачем ты взорвал наш дом! — вопила девочка.
— Молчи, — ответил случайный прохожий. И выстрел раздался в безмолвии осени, снова ожидающей снега. Испорченной плёнкой, прокручивая одни и те же фрагменты, сон продвинул незнакомца вплотную к дверям неизвестной квартиры.
Слышалось, как за картами в ней курят, пьют и смеются.
Наконец я заснул крепко. Снова виделась Анна, алый шёлк, но в этот раз никакой крови, и пустота. Атмосфера грёз из библиотеки возвратилась, и некто шепчущий и посторонний произнёс: «Всё сохранено, ничто не утеряно, но этому своё время». У Анны были руки Часовщицы. На снегу карта дьявола.
Когда я почти открыл глаза, незнакомец удалялся по ночным улицам, провожаемый опавшими листьями и вздыбленными серыми кошками.
Среди множества не сливающихся с единой тьмой трафаретов зданий чёрный куб смотрел зловеще и зло в затаившуюся и замаскированную мраком комнату. Воспоминания стали его опорой, не получалось спокойно сказать себе: «Все дома теперь такие же!» Одна постройка таила секреты не проходящего мрака. И слишком вызывающе и тяжело довлела эта примитивистская сила над нами.
Подобно раненым зубами вампира, мои мысли то и дело возвращались к оконному проёму. Неизвестность высасывала из меня энергию. Ущипнув себя за палец, я удостоверился, что полностью проснулся.
Спонтанное и эксцентричное желание затеплилось в голове, тогда ещё неосознанно, но уже явственно мечталось покинуть убежище. Выйдя в коридор, жмурясь от жестоких лучей мёртвых ламп, я слышал радостные возгласы из-за угла, но гости не встречались.
Оглядываясь, привыкая к яркому освещению, мой взгляд переходил с предмета на предмет, лаская ботинки, редкие зонтики боязливых гостей и рамки, предназначенные для каких-то неведомых полотен. Взоры осязали повседневность, пока не появилось смутное беспокойство, начинающаяся с лёгкой дрожи в пальцах. «Что тебя гложет? Проснулся не с той ноги? — Нет, ещё раньше, с самых первых минут, как я пришёл в этот ночной приют, что-то со мной было не так. Слишком сильная тоска, желание спрятаться, агрессия на окружающее, недоброжелательность. Не в своей тарелке, сам не свой ложился и спал, толком не вспомнив тайное откровения из сна библиотеки — мой разум, чем-то расстроен или сердце в печали…» Наконец смятенье, казалось, иссякло.
Блуждающий взгляд успокоился, а спина подпёрла стену. Шумно выдохнув и ещё раз освободив ресницы от сновидческих крупиц усталости, я совершенно отчётливо осознал причину тревог и грусти. Анна пропала. И сам виноват — толком адрес дома не узнал, пусть сотовый не выяснил, но уж номер дома и магазина! А девушке грозила опасность, если только она не солгала. Пока её не найду, не стану думать о плохом. Впрочем, если её враг — Денис, уверен, ничего страшного красавице не угрожает. Изначально я не осознал, как сильно мне понравилась цветочница, и равнодушно подошёл к делу её местонахождения, может, и с азартом, как игрок, но самонадеянно. И негде её искать. Неужели в бреду бессонницы видение призрака посетило аспиранта? Почему же он так реален? Когда путь на Лесную, 23 от часовщика и его жены подходил к концу, Оранжерея встретила меня отчуждённо. Чужое место, никаких следов моей незнакомки. За прилавком смурная пожилая дама, на расспросы не смогла толком ответить, только усилила тревогу. Слава говорил, что улица, где я сейчас нахожусь, большая, простирается почти до района Дальней, но уверял, что до самого кладбища близ моего района — нет иных цветочных ларьков. Неужели вчерашняя ночь привиделась мимолётным беспамятством, мороком? Если мы расстались навеки, моя задача и дело остатка жизни — искать картины неизвестного, но гениального художника, копии этих картин, на которых изображена Анна. Лиризм и спокойствие, разлитые в её взгляде, хоть иногда, но будут успокаивать поддельной свежестью…
Голоса с кухни раздавались всё неуместней и настойчивей. Нечеловеческий гогот и визг сквозь матюги и перешёптывания, разделённые смешками… Какой-то панк выходил в коридор, не обращая на меня ни малейшего внимания. Проскользнула в уборную какая-то девица с неприятными омертвелыми глазами, где таился наркотик.
Вежливость перед благими намерениями Славы рассеивалась в спёртом, пахнущем кожей и потом воздухе. Захотелось тихо распрощаться и уйти.