Алая завеса

Подобная практика, как и компьютерные игры, противником коих я всегда являлся, но в которых ощущал знамение скорого возврата к доисторической эпохе, отвратительна и способна завлечь в игру переодевания исключительно тех людей, чьи умственные способности расслаблены усердной работой или возрастом, да зачастую и образом жизни. Но язычество скрыто за культом поклонения кумиру. Опошленное, униженное и растоптанное. Даже тот, кто вообще не смотрит ТВ, не играет в игры, а значит, не заражён стремлением соответствовать какому-либо шаблону поведения, удаляется в творчество. А искусство — не есть ли создание красоты из образов коллективного бессознательного? Если вы разумный человек, Павел, то однажды присоединитесь к нам и поможете сделать антирелигию будущего прекрасным и совершенным плодом цивилизации.

Мне изрядно надоела атмосфера хаоса и напыщенная самоуверенность Муравейкина. Словно он всё на свете понимает. Да и нападки на искусство и развлечения звучали необоснованно. Сославшись на духоту, я снова направился в коридор, и вождь язычников, неизвестно чем движимый, встал и попросил дружески пожать руки.

Не заметив, чтобы мы с ним спорили, дабы мириться, мимо протянутой руки прошёл наглый начинающий преподаватель, будто бы видевший привидение.

В прихожей Слава начал упрекать меня за бестактность и откровенно ругать. Однако отравленные гашишем его речи теряли эмоциональную окраску. Сила грубой солнечной энергии, так свойственной мужчине, раскисла и обмякла, смешавшись с банальной общечеловеческой добротой.

Общаться было тяжело, стена инаковости отделила меня ото всего в проклятой квартире. Даже разговоры о духовном скатывались в грязь. Мистика превращалась в сказочки, вопросы развития общества — в кухонную болтовню.

Чёрный куб высасывал условную кровь из обречённых жильцов.

Заверив Славу в собственном спокойствии и в том, что время мной проводится с пользой и счастьем, я с усилием сумел вернуть его одурманенное зельями тело назад в компанию язычников и дохристиан.

Попеременно суетящиеся неформалы в коридоре, окончательно поняв, что у меня нет ни сигарет, ни мелочи, потеряли интерес к незнакомому парню. Вскоре мельтешение стихло, оставив одного постороннего, на что-то решившегося.

* * *

Нельзя здесь оставаться. Теперь сущность моей «недоброжелательности» таилась вовсе не в том, что вчерашняя встреча с девушкой меня обманула. Просто отчаяние подступило к горлу. Тоска по моей Анне не должна существовать рядом с примитивным невежеством и грубостью! Всё твёрдо воплощённое и осязаемое бесило и раздражало. В скорби открывалось священного едва ли не больше, чем в возможности самой встречи с загадочной цветочницей. А между тем, пока проносились такие мысли, сладострастное желание бередить рану рвало душу «красным шёлком», и что-то фундаментальное для меня звало в бездне страдания. Надежда поискать девушку завтра в той же Оранжерее виделась изменницей чему-то основному и родному. Кружили голову только смелые и роковые решения.

За стеной шумели игроки, приближая мир грёз и фантазий, а я садился за другой, расположенный в абсолютной пустоте стол, где ставкой была моя судьба и возможность существовать в ней. Мечта выиграть недостижимое овевала жертвенностью, переводя всё существо протеста в иную плоскость бытия. Никакому социальному перевороту не подвластна лирика. Ещё недавно брошенные слова в этом же коридоре, на том же месте у кухни, о смирении и участи человека, собирающего картины в память о тайне, единожды коснувшейся души, показались кощунственными. Как можно существовать там, где попираются откровения и приветствуются полумеры?

Внутри нарастало напряжение, а с ним и сомнение: существовала ли Анна? А если нет, то как же теперь выдерживать эту гремящую действительность? Но я уже решился. Или победа или поражение. Неожиданное сладострастие провала легло тенью на сердце.

Вселенная прекратила движение, метались тени. И только осень, встречник и я. Наша дуэль. Ласковый голос утешал, напевая: «Лучше погибнуть героем, узнавшим неземное и защищающим его, чем гнить в аду человечества». Почему-то невозможной казалась удача и… да, мне нравилось условно называть противника образом из недавно услышанной городской легенды — романтично же! Даже сон на Лесной, 23 добавил параллелей с рассказом Максима из центра Москвы.

Повторяя подвиг лучшего из людей, кто-то вручил в налившиеся властью руки силу отстаивать красоту и атмосферу, витающую в доме часовщицы, но улыбка и красный шёлк озарили лицо. Но никогда он ещё не был так близок, даже во сне о гибели Анны! Один миг, и наконец откроется, что под ним.