Алая завеса

Огни непогашенных окон смотрелись порочной игрой нечистых сил, потому как точная и верная зеркальная темнота в небе не содержала блуждающих квадратных горнил, будто бы адских, рассеянных по городу, печей.

Тут и там раздавались гулкие звуки. Голоса, вещавшие о далёкой радости или о горе. Один раз будто бы кто-то спросил:

— Не прощается ложь… позади.

А эхо передразнивало: «Не прекращается дождь, подожди!»

Но всё показалось — и тот, и другой крик. Скрипело что-то вроде качелей, пока шептали и горели отзвуки дождя, напоминая о пожаре и заговорах.

Осень распадалась шорохами и тенями по тротуарам, то и дела призывая небыль, духа моего поединка. Постепенно начало думаться, что в глубинах вод уже я, а берег на той стороне, за облаками.

Когда глаза в последний раз обратились к луне, перед тем как её поглотила тьма, с губ непроизвольно сорвалось:

— Анна.

Её речи о том, что на земле подлинно живёт лишь человек пятнадцать-семнадцать, резко противоречили моим теперешним страданиям утраты. Они словно чем сильнее разгорались, тем больше сообщали, что освящённые великим протестом мечты поднимают человека к себе в свою сверхреальность, где он обретается в истине.

Сладкая дрожь соединения в лучшем краю сияла. Не верилось, что уже удастся снова свидеться с загадочной незнакомкой с Лесной, 17. Предел всех чувств и напряжение всех нервов заставляли мой мозг осознавать, что я — это я. Бессонница не напугала бы, коли была сейчас актуальна. Тоска утраченного создавала в сердце особое пространство вроде уютного дома, где дружба с Денисом, Анна и духи бесконечных возможностей писали письма с бесконечными упрёками в адрес биографий тех, кто принял окружающее. Конверты для моих пропали, и теперь, глядя в забрызганные дождями стёкла придорожных построек, я видел красные цвета алого шёлка. Плотным покровом вдоль улиц, отражаясь в лужах, он гнался за мной и обступал, со всех сторон сужая круг.

Однажды, ещё на третьем курсе, беседуя с двумя одногруппницами, мне пришлось стать свидетелем сцены. Обе девушки пели в начинающих ансамблях, и высокая и длинноногая Ира не знала, что тонкая и маленькая рыженькая Надя недавно получила право выступить вместе со своим коллективом в довольно знаменитом рок-клубе. Первая спутница неожиданно для нас подняла вопрос продвижения своего творчества, упоминала площадки, куда была ещё не готова попасть, и группы, с которыми как раз предстояло делить сцену второй моей провожатой. Мы переглядывались с ней, улыбались и помалкивали. Но потом Ира задала прямой вопрос о причинах недавней радости Нади, и почему-то стало неловко. В дни, когда прогулка происходила, это было всё, что я испытал. Но теперь вспоминаются красивые и элегантные, но большие, широкие ноги Иры, спортивное телосложение, её доброе лицо, таящее жёсткость, готовую вырваться на свободу и испепелить в случае оскорблении или угрозы, а главное — наивно-виноватое выражение изящных тонких губ Нади, всей такой милой и хрупкой, на которых запечатлелся вызов и желание биться. Красный шёлк пронизывает данную историю и сцену от начала до конца, а поднять завесу мне никогда не хватало внутренней честности.

Осенняя ночь прервала ход моих воспоминаний.

— Ты женщину ищешь? — спросила неизвестная.

Понимание, что я уже практически у Лесной, 17, обожгло смесью противоречивых эмоций. Надежды и горечи сплелись в узел. Кто-то говорил из самого мрака:

— Ты из какого района, далеко живёшь?

Голос девушки мне совсем не нравился, наглый, насмешливый, полный презрения. Но в кромешной темноте, усиленной робкими фонарями, под зелёными облаками, мерещилось, что со мной говорят русалки, посланные луной.

— Моя улица далёкая.

— Но и моя не близкая, не хочешь проводить? Видишь, мы немного не местные. Ты похож на одного предателя из ультраконсервативной партии с моей восточной родины.

Не удостоив неизвестную ответом, я быстро двинулся своей дорогой, когда увидел Его. Дождь усилился, расширив пространства в четвёртое измерение. Минуты воплощались безбрежной и бесприютной водой.

Незнакомый прохожий остановился в нескольких метрах от меня.

«Я убью тебя! Мой пистолет…» — рука вскинулась в требовательном жесте.

Человек продолжал стоять, и, может быть, дьявольская уродливая улыбка проскользнула по его губам, но, верно, лишь свет от фонаря так отразился в плохо освящённом стекле витрины. Головы коснулось сознание того, что я уже длительное время плохо выспавшийся и взвинченный гонюсь за воображаемым врагом, который неожиданно обрёл реальные очертания. Стоило остановиться, но обстоятельства уже захватили свою жертву в дьявольский водоворот. Теперь следовало думать лишь о выживании.