Алая зима (ЛП)

Ее глаза снова открылись, она смотрела на пол. Может, Рина была не так далека от истины. Камигакари в первую очередь были камигакари, а потом уже человеком. Чувства Эми никто не учитывал. Ни когда ей было восемь, и ее забрали из дома и отправили учиться в храм Шион. Ни когда ее отправили в частную школу для девочек и запретили заводить друзей вне храма. Ни когда ее отправляли жить в другие храмы после нападения ёкая на Шион.

Ей пришлось признать, что никто не задумывался о ее чувствах. Они пытались найти для нее место, но не воспринимали всерьез. И если бы нужно было отрезать ей руки, чтобы она точно стала камигакари, они бы сделали это, не подумав о ней. Гуджи Ишида – главный каннуши в Шиону и лидер всех храмов, посвященных Аматэрасу, - принимал решения за нее, он никогда не советовался с ней.

Оставив медитацию, Эми вытащила свою шкатулку из чемодана и достала тетрадь. Закладка осталась там, где она писала прошлой ночью, отмечала свои впечатления и мысли о новом храме. Она намеренно старалась не записывать ничего, что привело бы к проблемам, но и не скрывала чувства. Нанако не обрадуется, если прочитает тетрадь.

Выдохнув, Эми пролистала страницы и остановилась на той, где была фотография. На нее смотрело ее улыбающееся лицо на три года младше. Красивое кимоно разных оттенков лилового развевалось вокруг нее, ее волосы подхватил ветер. Другая девушка, облаченная в простую форму мико, держалась за ее руку и смеялась так сильно, что едва могла стоять.

Хана была такой юной. Румяные щеки, сияющие глаза делали ее простое лицо красивым. Но рядом с Эми редко замечали других девушек. Хана была высокой, худой, лицо ее, может, было широковатым, а глаза – посажены близко. Но Эми знала прекрасную душу Ханы, ее доброту и щедрость. У Эми красота была традиционной – овальное лицо, большие глаза и маленький рот с пухлыми губами – но она считала Хану красивее.

Эми коснулась края фотографии. Три дня спустя Хана умерла.

Дрожащими пальцами она перевернула несколько страниц. Она видела много раз записанное имя Катсуо ее мелким почерком. И с каждой вспышкой имени все внутри нее сжималось сильнее.

Сегодня видела Катсуо на тренировке с другим сохэем. Он улыбнулся мне.

Я впервые поговорила с Катсуо. Он пожелал мне доброго утра. Надеюсь, он не увидел, как я покраснела. Он такой красивый. Странно, что я хочу коснуться его волос?

Думаю, Катсуо – лучший мечник в своем классе. Хана рассмеялась, когда я рассказала ей это. Она спросила, как я могу так говорить, когда едва могу отличить рукоять от лезвия.

Знаю, я не должна думать о мальчиках, но я не могу прогнать Катсуо из мыслей. Я едва знаю его, но все же… не могу не думать. А если бы я не была камигакари? А если бы могла по-настоящему поговорить с ним? Коснуться его? Поцеловать?

Я не должна о таком думать, но не могу остановиться. Хана говорит, что это влюбленность, и что это пройдет, если я буду избегать его.

Сегодня Катсуо заговорил со мной. Он назвал меня «госпожа», а я попросила его звать меня Эми. Я так смутилась. Не стоило так делать, но я не хочу быть для него «госпожой». Я хочу, чтобы он видел МЕНЯ, Эми. А не камигакари, как меня видят все.

В других обстоятельствах глупые записи ее пятнадцатилетней заставили бы ее закатить глаза. Вместо этого она подавила горечь и с дрожью перевернула страницу.

Хана усадила меня и отчитала за то, как я рискую своим будущим из-за глупой влюбленности. Она сказала, что мне просто скучно, а одержимость Катсуо интереснее, чем медитация или уроки чайной церемонии.

Она права. Я глупая. Я не смогу быть с Катсуо, думать о нем опасно. Но это сложно.