Алакет из рода Быка

— Подними голову, сын мой, и, если судьба даст тебе свидеться с отцом и матерью, утешь их безрадостную старость! Ухуань крепнет, несмотря на поражения, а Хунну слабеет, несмотря на победы. Междоусобия раздирают хуннскую державу. Сколько раз за эти годы орда лули-князя металась от одного конца Великой песчаной степи до другого, то преследуя разбитого противника, то спасаясь от сильнейшего врага! Недалек день, когда Ухуань сбросит его!

Солнце зашло. На вершине горы ярким пламенем вспыхнул костер, и в окрестных ущельях зловещим эхом отозвалось уханье бубна. Послышались голоса надсмотрщиков:

— Кончай работу! Ползите в нору, нечистые твари!

Взвалив инструменты на плечи, рабы устало поплелись вниз по склону. Надсмотрщики старательно пересчитали их по десяткам и затем, окружив, погнали в небольшое ущелье, заканчивающееся с трех сторон отвесными скалами, с четвертой стороны — деревянной загородкой с воротами, у которой стояли вооруженные стражники, как и вверху, на скалах, где горели костры. Если бы невольнику чудом удалось избавиться от цепей и колодок и вскарабкаться по отвесной каменной стене, это не спасло бы его от угрозы быть сброшенным обратно на острые камни ударом клевца или быть настигнутым стрелой меткого лучника. Люди молча входили в этот загон, тяжело опускались на землю. Все тело ныло и болело от непосильного труда и непрестанных побоев. Некоторые сразу же засыпали, прикрывшись ветхими лохмотьями. Кто был в силах, разжигал небольшие костры из подобранного по пути сухого навоза. На середину загона, где бежал маленький ручеек, прошли несколько рабов, вывалили из грязных засаленных шкур полуобглоданные кости и огрызки лепешек, поставили четыре треснувших деревянных бочонка с остатками ячменной похлебки. Это были жалкие объедки, оставшиеся от сытного ужина динлинов.

Рабы, пошатываясь, подходили к куче костей, потом черепками зачерпывали жижу из бочонка и отходили к огню. Ухуаньцы — юноша и молотобоец Гюйлухой — подошли к костру, где сидели три невольника.

Дрожащий свет костра бросал багровые отблески на смуглые широкоскулые лица, отражался в черных глазах.

— Юй, сынок, — сказал ухуанец, — присядем здесь. Добрые люди не откажутся дать нам место рядом с собой.

При этих словах сидящие вздрогнули и одновременно взглянули на Юя и его спутника. Ненависть и презрение отразились на их лицах.

— Ухуаньцы, — пробормотал один на языке хуннов, — племя рабов! Прочь от нашего костра!

— Кажется, сейчас ваше положение мало чем отличается от нашего, — спокойно возразил Гюйлухой.

Хунн поднялся и, волоча на ногах деревянную колодку, тяжело двинулся к нему, яростно взвизгивая:

— Хунны никогда не были здесь рабами! Хунны всегда господствовали! Каган еще заставит динлинов поплатиться за дерзость!

Он занес руку для удара. Юй бросился навстречу, сжимая кулаки. Но в ту же минуту рука Гюйлухоя тяжело легла на плечо юноши. Другой он перехватил руку хунна. Тот скривился от боли.

— Не надо, Юй, — процедил сквозь зубы Гюйлухой. — Они еще не понимают, что пока мы в рабстве, у нас одни враги — господа. Но дай срок — они это поймут.

Он отпустил хунна и, обняв Юя за плечи, повел его от костра подальше от хуннов, готовых растерзать их от злости.

Едва утренняя заря занялась над горами, по ущельям прокатились глухие удары бубна. Рабы поднимались, пили из ручья воду, доедали остатки ужина.

Скоро откроются ворота, и толпа надсмотрщиков, размахивая плетьми и палками, хлынет в загон. На каждого, кто немедленно не схватит инструмент и не пойдет к воротам, обрушится град пинков и ударов.

И вот Юй и Гюйлухой снова стоят у плиты, которую вчера с таким трудом вырубали из скалы. Вместе с другими невольниками они принесли и положили рядом огромный древесный ствол. Затем еще несколько. Потом взгромоздили плиту на бревна и, сдерживая рычагами и ухватившись руками за края, понукаемые надсмотрщиком, начали осторожно спускать по склону.

Юй вспотел от напряжения. Черные волосы слиплись на лбу. Немели пальцы, которыми он судорожно вцепился в край плиты, изо всех сил стараясь не выпустить ее. Но наконец каменная глыба спущена на берег. Еще одно усилие — и большой плот глубоко осел в воду под тяжестью груза. На него вошли Гюйлухой, Юй, трое хуннов и еще пятеро рабов с длинными шестами и веслами. Следом за ними — несколько вооруженных динлинов во главе с Идатом.

Плот, покачиваясь, поплыл на середину реки, а затем вода понесла его вниз по течению. Молодой динлин звонким высоким голосом затянул песню.

Рябь дрожит от дуновения легкого ветерка,
Великая река катит волны вдаль.
Много рыбы хранит она в своих глубинах
для рыболовов народа Динлин!..

Остальные подхватили. Мерная, медленная мелодия поплыла над рекой.