Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики

Кроме того, университетские экономические факультеты в некотором роде пострадали от деформации времени. К 1945 году идеи Джона Мейнарда Кейнса были восприняты новыми дилерами в Вашингтоне, но еще не доминировали в учебной программе бакалавриата так, как после 1948 года, когда Пол Самуэльсон, самоотрекомендовавшийся как «наглый начинающий предприимчивый делец» в Массачусетском технологическом институте, опубликовал свой классический вводный учебник «Экономика»¹¹. Текст Самуэльсона закрепил в умах студентов базу для смешанной экономики, и если бы Гринспен подвергся этому воздействию в начале своих исследований, не исключено, что он мог бы развиваться по-другому. «Современный человек уже не способен поверить, «что чем меньше правительство управляет, тем лучше», – уверенно заявил Самуэльсон в своем учебнике; и его глубокое влияние на учеников на несколько лет моложе Гринспена можно оценить по тому, что консерваторы осудили его¹². В книге «Бог и человек в Йеле» (God and Man at Yale), опубликованной в 1951 году, Уильям Ф. Бакли-младший сокрушался, что ровно треть класса Йельского университета подверглась воздействию сочинений Самуэльсона и что «собственно влияние экономики Йельского университета» было «полностью коллективистским»¹³.

Но когда Гринспен начал учиться в Нью-Йоркском университете, учебник Самуэльсона еще не опубликовали. Вместо него Алан слушал курсы, которые вел Уолтер Спар – глава факультета экономики Нью-Йоркского университета, чей взгляд на «Новый курс» был крайне критическим. В типичной речи в Экономическом клубе Детройта в 1949 году Спар осудил «марш в Долину смерти социализма», восклицая, что «“либерализм” не означает практически ничего, кроме социализма или коммунизма, или того, чтобы быть либералом на чужие деньги». Предвосхищая возражение, что «народ», о котором идет речь, проголосовал за либералов, Спар говорил на лекции, что «в последнее народное голосование за Гитлера было подано почти 100 % от общего количества голосов»¹⁴. Очевидно, что в те годы, когда мир обновлялся, останки довоенного понимания экономики еще обретались на факультете Нью-Йоркского университета.

Вопрос в том, насколько это всё было интересно молодому Гринспену. В конце своей студенческой карьеры он записался на курс Спара, посвященный трактовке бизнес-циклов. По иронии судьбы, взгляды Спара на эту тему предвосхищали лекции и статьи, которые Гринспен написал в свои 30–40 лет. По мнению Спара, Кейнс и его ученики отставали от бизнес-циклов: они предпочитали бюджетный дефицит и печатание денег для борьбы с рецессиями, но Спар горячо верил, что такая активность будет только усугублять нестабильность экономики. Однако он отстаивал свою позицию недостаточно эффективно. Ожесточенные выступления Спара за пределами кампуса резко контрастировали с его скромной манерой держаться в университете, и он затушил идеологический огонь влажным одеялом своего стиля преподавания, что сделало его последним человеком, способным вдохновить молодые умы идеями консерватизма. Стоя перед заполненной аудиторией, где находились 50 или около того учеников, Спар велел им открывать учебники на определенной странице, а затем интересовался, есть ли у кого-нибудь вопросы по содержанию. Студентам, как правило, либо было слишком скучно, либо они боялись спрашивать, затрагивая сколько-нибудь рискованные темы, поэтому Спар просил их перейти на следующую страницу, а затем повторял свой вопрос.

Однажды, когда Спар таким образом мучил учеников, молодой моряк-ветеран по имени Роберт Кавеш посмотрел на своего однокашника Алана Гринспена, который сидел рядом. Гринспен, казалось, прятал от профессора какую-то вещь, и когда Кавеш присмотрелся, то он увидел, что это такое. В учебнике Спара по бизнес-циклам Гринспен уместил томик меньшего объема, посвященный Кейнсу, и читал его с восторженным волнением. Тот факт, что Спар был убежденным консерватором, явно не интересовал его ученика. Спар не только не увлек Гринспена консервативными идеями, но почти оттолкнул от них¹⁵.