Я ласкаю ее взглядом и снова начинаю волноваться. Снова эта неестественная бледность, которая вкупе с застенчиво-печальной улыбкой сейчас делает ее такой трогательной и ранимой.
– Познакомься, это моя новая подруга Бэлла, – манерно и торжественно произносит Кира, а я еле сдерживаюсь, чтобы не захохотать.
– Очень приятно, Бэлла, – отвечаю я, все же не выдерживая и начиная улыбаться, – а можно я буду с вами дружить тоже?
Мы позавтракали все вместе, а через час мама тактично увела Киру гулять в Московский зоопарк. Теперь мы с Бэллой, наконец, остались одни, получили возможность поговорить. А слова, как назло, словно бы липли к небу. Не понимал, как начать.
– Малютка, я… – тихо говорю, скрипя голосовыми связками.
Она накрывает мою руку своей и плачет.
– Всё сложно, – выдыхаю я, – пока всё сложно, понимаю, но я сделаю так, что будет легко…
– Роберт сегодня возвращается, – говорит она шепотом.
Я молча киваю. Выдыхаю. Стоит ей сказать…
– Он уже здесь. Мы вчера говорили с ним. А до этого он общался с Арсеном. Он в курсе, где ты… Обо всем в курсе. И я в курсе теперь обо всём. Даже о том, что ты пока не знаешь, но сегодня же узнаешь – от него. Будет правильно, если он сам расскажет…
Она напрягается, бледнеет еще сильнее. Но я не даю ей закрыться, резко притягиваю ее к себе, сажая на колени.
– Я люблю тебя, малютка. Мы всё преодолеем вместе… Всё…
Глава 25
Мы живем как муж и жена уже больше месяца. Каждое утро, когда я открываю глаза, сначала сильно-сильно моргаю, чтобы убедить себя, что это не сон. Не сон – ее теплое желанное тело рядом, которое я залюбливаю до беспамятства каждый раз, когда мрак спальни заключает нас в свои объятия. На самом деле, не только, когда мрак, – при любой возможности, даже самой сумасшедшей, что заставляет Бэллу так мило краснеть, что я влюбляюсь в нее снова и снова. Не сон – исходящее от кухни тепло домашней еды, уюта и заботы, которых не было все эти годы в моей жизни. Не сон – что Кира живет с нами, и они ладят с Бэллой. Нет, Алан, не сон. Это счастье.
Нам все еще нужно осторожно ходить по берегу нашей жизни, потому что прошлое продолжает подсовывать то и дело один острый камешек за другим. Но мы стоически терпим. Я терплю. Она терпит. Терпит нападки в желтой прессе по поводу нашего с Миленой развода. Терпит непростое расставание с Робертом. Непростое для ее совести, но понятное и желанное им самим. Ей все еще тяжело принять правду о прошлом. Правду о семье. Об отце, об Айзе… О ней самой. Я стараюсь все время держать ее за руку, чтобы она не оступилась и не улетела в пропасть депрессии и подавленности. Это теперь мое предназначение. Теперь я буду всегда стоять возле нее на мосту в шаге от прыжка в темную воду и протягивать руку. Это мне завещал Роберт, когда вверял заботу о Бэлле.
Она не захотела жить в нашей квартире на Смоленке. Наверное, это было правильно. Там у нас всё было слишком на разрыв. Там было много страсти, диких и ярких эмоций, но ровно столько же было боли и драмы… Эта квартира теперь навсегда будет наполнена призраками нашего прошлого, нравится нам это или нет.
Она попросила привезти меня в мою личную квартиру, в дом, в котором я жил все эти годы один. Мою берлогу.
Помню, как мы подъезжали к зеркальному пентхаусу на Цветном и невольно чувствовал себя неуверенно, волновался. Что она скажет про мое личное пространство? Не разочаруется ли? Здесь не было места семейному счастью. Здесь даже Кира не была ни разу. Зато были пьянки, женщины, мое одиночество во всем его темном безумии… Я хотел снять квартиру, пока мы не присмотрели бы себе что-то своё, но на мои предложения Бэлла лишь усмехнулась.
Ее взгляд был задумчивым и изучающим, когда мы прошли внутрь. Она не спеша обошла комнату за комнатой, то и дело касаясь тонкими пальцами глянцевых поверхностей мебели, словно бы тактильный контакт давал ей лучшее представление об этом пространстве.
– Ты жил здесь один? – спросила тихо.
– Да… Кира с Миленой жили в частном доме в Серебряном бору. Я приезжал туда только по выходным.
– Здесь бывали женщины… – произнесла она тихо, скорее не спрашивая, констатируя.
– Бывали, – ответил я честно, – не более одной ночи. У меня не было…
Она подошла и накрыла пальцем мои губы, не желая слушать о тех, других, однодневках. А мне отчаянно хотелось кричать ей, что они все не имели значения, никогда не имели.
– А здесь будет место мне? – спросила тихо.