Алан. Скажи, что ты моя…

Когда интересуюсь у охраны вуза расписанием и понимаю, что все ее пары давно закончились, а она так и не вышла, внутри все холодеет… Звоню Снежане- и узнаю, что она вообще с температурой дома и не в курсе ни о чем… Становится еще страшнее… Волнение подступает к горлу острыми спазмами… Меня вот-вот вывернет наружу. Где моя девочка? То и дело хватаю мобильник, чтобы написать пресловутому детективу, который занимался ее делом, но всякий раз останавливаюсь- это глупо. Мало ли, может быть, она с девчонками с группы… Прокручиваю в голове варианты, где бы взять номер кого-то из них. Набираю Давиду- и по голосу его слышу, что он тоже словно бы взволнован, услышав от меня, что Бэллы нет. Заверяет, что она не говорила ему, что планирует какие-то выходы с учебы, сажает на еще большее волнение…

Кидаюсь в машину и еду домой к ней. Может быть, там телефоны кого-то из группы есть? Какая-нибудь книжка записная…

Захожу в темную квартиру. На душе тревога только усиливается. Вечер становится все более густым и зрелым, а ее все нет… Где моя девочка? И почему я не поставил на ее телефоне программу слежки? В голову лезут самые неприятные мысли… Осматриваю квартиру…

Глава 27

Бэлла

После встречи с Райкой я на несколько часов словно бы выключилась из этого мира. Помню только, как внутри была такая пустота, словно бы вакуум. Я, видимо, просто шла и шла без разбору, потому что когда, наконец, очнулась от этого затмения, обнаружила себя в совсем другом районе Москвы, да еще с выключенным телефоном. Уже темнело. На душе ко всем прочим чувствам добавились страх и тревога- наследие того времени, когда приходилось в буквальном смысле думать о том, чтобы поздними вечерами после работы на Горбушке не наткнуться на шумную, пьяную компанию молодчиков… Спросила у прохожей дамы с собакой, где ближайшее метро. Благо, что Москва ложится спать поздно. В отличие от улицы, в вагонах и на станциях было полно студентов и засидевшихся в офисе сотрудников. И все равно, на душе неспокойно, словно бы дома кто-то меня ждал, словно бы кто-то обо мне волновался. Сама себе под нос усмехнулась. Вышла на Киевской, добежала до дома относительно быстро. Там рукой подать- мост пересечь- и уже наша набережная… Наша… Как быстро я привыкла к хорошему…

Проворачиваю ключ в двери, не сразу обращая внимание, что он закрыт на один поворот, а не на два, как я его оставляла. Прохожу внутрь, скидывая с ног успевшую нажать обувь и давящую на плечо тонкими ручками от тяжести конспектов сумку. Когда прохожу в зал, вздрагиваю, потому что вижу темный силуэт. Он молчаливо рассматривает меня. Я не вижу его глаза, но чувствую на себе отчетливо этот взгляд. Подносит медленно ко рту сигарету, зажигает ее.

Она теперь светится оранжевым угольком, неспешно курсирующим ото рта и в сторону, когда темное пространство заполняет отливающее серым свинцом облако дыма, словно бы грозового. Он курит не спеша. Зол… Я слышу исходящие от него вибрации.

–Ты… дома?– у меня получается как-то глупо, заискивающе, даже с примесью ноток заискивания в голосе.

–Ты где была?-спрашивает он хрипло, утробно.

Встает, подходит вплотную, выдыхая прямо мне в лицо очередной клуб дыма.

–Гуляла…– стараюсь говорить спокойно.

–Гуляла…– повторяет за мной, сохраняя даже интонацию…– с тем гуляла, с кем кофе пила на балконе?

В его голосе сталь. Я дергаюсь. Непроизвольно подаюсь на балкон, чтобы быстро схватить чашки и отнести на кухню. Наверное, со стороны это выглядит жалко и даже преступно. Словно бы подсознательно я пытаюсь замести следы… Хотя, в сущности, что я сделала плохого? И как я могла там бросить чашки? Обычно я такая аккуратная…

–Снежана заходила,– нахожу лихорадочно в голове оправдание, выкрикивая из кухни, вторя бегущей в кране воде.

Он заходит ко мне. Смотрит внимательно.

–Я звонил Снежане. Она неделю дома. Ангина. Никуда не выходит и не в курсе, чем ты здесь занимаешься…

Чувствую, как несмотря на то, что вода слишком теплая, кончики пальцев холодеют…

Молчание. Звенящее. Нестерпимое. Давящее на перепонки.

–И что, давно Давид у тебя окормляется?– задает Алан очередной вопрос, стоя в дверном проеме, опираясь о косяк.

Я молчу.

–Видел у него дома контейнеры от еды. Такие же у тебя в холодильнике.

–У меня пропадает приготовленное. Я даю человеку поесть. Что в этом такого?-пожимаю плечами, хоть голос и дрожит предательски.

Ненавижу себя сейчас. Это я должна сейчас обрушиться на него с претензиями, а не он… А я еще и оправдываюсь… Жалкая, слабая…

Чувствую, как он подходит сзади. Тяжело дышит мне в затылок…

–И что ты еще ему даешь?-его голос лающий. Чувствую, как внутри у него все клокочет… И у меня… Вся эта боль, обида, недосказанность вдруг захотели разом вырваться на свободу… Он не имеет права на претензии… Не имеет…